- Ваше благородие, - удивленно прошептал Степан, склонившись над одним из мертвецов, - да вы ему шею как цыпленку скрутили.
Поручик ничего не ответил, только белки его глаз зловеще сверкнули. То ли от усталости, то ли еще отчего, но Федорину вдруг показалось, что он все еще крепко спит в своем грязном окопе, а все происходящее на опушке ночного леса – всего лишь игра его воспаленного воображения. Ничего удивительного в этом не было: за три недели в его жизни случилось столько невероятных и трагических событий, сколько не случалось за все предыдущие двадцать лет.
- Федорин, - прозвучал над ним чей-то голос, и, потянувшись к нему, Степан будто выбрался из вязкой и холодной тины.
- Я здесь, - ответил он, непонимающе хлопая глазами.
Мирон усмехнулся и покачал головой. «Свалился на нашу голову, - подумал он про себя, - возимся с этим Федориным, как с дитем малым». Вслух же произнес:
- Крепко спите, господин унтер-офицер. Мы вас минуты две уже не можем добудиться.
Оглядевшись вокруг себя, Степан понял, что опушка леса ему не приснилась. Также безмолвно и страшно застыли на земле тела немцев. Вокруг по-прежнему растекалась темнота, но на горизонте уже понемногу светлело. Воздух сгущался и холодными тонкими пальцами заползал под гимнастерку.
- Надо спешить, - прошептал Елизаров и указал пальцем в чащу. – Тащите их туда.
Степан с Мироном перенесли тела немцев в канаву и забросали их валежником. После этого группа двинулась по телефонному проводу вдоль опушки леса. Через некоторое время Елизаров снова поднял руку, и разведчики замерли на месте. Еще шаг, и они бы запутались в клубках колючей проволоки. В тишине послышалась негромкая немецкая речь, а до ноздрей Степана долетел ароматный дымок трубочного табака. Несколько мгновений Елизаров всматривался в темноту, потом медленно попятился и махнул два раза: мол, двигайте обратно. Разведчики стали медленно отступать (телефонный провод пришлось бросить). Почти не дыша, они отошли от опасного места и, изменив направление, двинулись в обход.
- Мы чуть не напоролись на немецкий дозор, - прошептал Елизаров. – Нужно отыскать проход между их позициями. В поле мы окажемся как на ладони, так что пойдем через лес.
Словно в подтверждение его опасений, из-за облаков вынырнула луна, коснувшись верхушек деревьев своими мертвенными лучами. Поручик направил группу в самую чащу. Степан не переставал удивляться, как тому удается ориентироваться в такой темноте? Несколько раз они останавливались, прислушиваясь к шорохам ночного леса - порой до них доносился отдаленный топот марширующих колонн и поскрипывание лошадиных повозок. По их лицам, царапая в кровь кожу, скребли ветки, а пни и коряги цеплялись за сапоги, заставляя спотыкаться. Необыкновенное чутье Елизарова вывело группу на звериную тропу. Ветви здесь переплетались не так плотно, и идти стало полегче. Когда же Степан потерял счет времени (ему казалось, что минула целая вечность), они вновь вышли к опушке леса. Луна уже побледнела на фоне светлеющего неба, а в складках холмов начинал сгущаться туман. Мирон забрался на дерево и в бинокль рассмотрел колонны противника. Они перемещались на северо-на восток, окутанные облаками дорожной пыли. Сомнений не оставалось: немцы готовили наступление, подтягивая войска и тыловые части к линии фронта. Дорога тянулась вправо и, обогнув холм, сворачивала в направлении небольшой рощи. Мирон спустился с дерева и доложил, указывая в ее сторону:
- С левой стороны несколько пней, прикрытых ветками. Возле кустов рассыпана глина, лопат на пятьдесят. Похоже на скрытую артиллерийскую позицию, но самих орудий не видно.
- Окопались, черти, - процедил сквозь зубы Елизаров.
Место и впрямь казалось подходящим для укрытия в нем одной-двух батарей, но утверждать наверняка было затруднительно: ложементы могли оказаться брошенными. По мере того, как туман прижимался к земле, с левой стороны от рощи начали проступать очертания каких-то развалин. Видимо, недавно на этом месте находился хутор. Он тоже мог служить прикрытием для огневых точек противника, но ничто не выдавало этого – в той стороне по-прежнему царило сумеречное безмолвие. Оставалось только одно: наблюдать.
Через некоторое время Степан заметил недалеко от себя какое-то движение. Он повернул голову и увидел, как из молочного марева вынырнула собака. По спине Степана побежали мурашки. Он заметил, как по белой шерсти животного на верхушки трав, выступающих из тумана, стекают капли крови. Рана находилась на боку, но собака словно не чувствовала ее и медленно приближалась к тому месту, где находились разведчики. Степан с силой потер глаза, но раненое животное не исчезало. «Бедная», - почему-то мелькнуло в голове унтер-офицера. Очертания животного то и дело менялись – то они напоминали медвежонка, то волка - видимо, всему виной являлся туман. Только черный нос и глаза, пристально глядевшие на Степана, оставались неизменными. Внутренний голос нашептывал ему, что перед ним иллюзия, обман. Он и так уже потерял ощущение реальности и плохо осознавал, где явь, а где сон. Собака тем временем бесшумно и осторожно приближалась. Машинально Степан взялся за рукоятку топора, хотя в движениях животного и не таилось угрозы - лишь во взгляде сквозила странная, почти человеческая тоска. Степан оглянулся: Елизаров, включив потайной фонарь и с развернутой на коленях картой, что-то объяснял Мирону, водя по ней пальцем, а после указывая в сторону поля. Ни тот, ни другой, собаки не видели. «Наверно, ее просто нет, - с облегчением подумал Степан. – Я устал, вот мне всякое и мерещится». Он прислушался к поручику, пытаясь понять, о чем тот говорит. Из его слов Степан понял, что роща, расположенная по правую руку от них, на карте не обозначена. Впрочем, как и развалины хутора.