А Дюрренматт, когда мой с ним разговор коснулся тех же материй, подошел к делу еще практичнее.
- Кого интересует быт маленькой страны? - сказал он. - Нью-йоркские, парижские или московские "реалии" могут быть важны и сами по себе. Они вроде символа чего-то существенного, значительного для всей нашей действительности. Но не "реалии" бернские, невшательские или брюссельские...
Отсюда - притча, парабола, иносказание, смещение перспектив, опосредование жизни. Швейцарский опыт, даже какие-то реальные швейцарские отношения, разумеется, присутствуют, однако, как мы вскоре увидим, претворенные неким личным, субъективным их восприятием. "Человеческая душа, - говорит Фриш, и это в равной мере относится как к его пьесам, так и к романам, - вот постоянная игровая площадка!" И он вводит эту "игровую площадку" - или, иначе говоря, углубляется в человеческую душу, - чтобы понять что же творится в окружающем его мире.
"Если люди, которые получили такое же, как я, образование, произносят те же слова, что и я, любят те же книги, ту же музыку, те же картины, - если эти люди не избавлены от опасности превратиться в извергов и совершать поступки, на которые, как мы полагали, наши современники... совершенно неспособны, то где гарантия, что от этого избавлен я?", - так спрашивает Макс Фриш. И он не только спрашивает, а и утверждает: "Я окончательно убежден, что и мы, если бы фашизм не стал для нас невозможным благодаря тому счастливому обстоятельству, что с самого начала угрожал нашему суверенитету... внутренне не справились бы с ним... по крайней мере, в немецкой Швейцарии".
Такое суждение не ново. И оно способно стать при случае доводом в пользу примирения со злом: не судите, дескать, да не судимы будете; все зависит от обстоятельств... Фриш, однако, хочет понять, откуда берутся "изверги". И ничто так его не раздражает, как теории "чистого" искусства: "Кто не занимается политикой, тем самым уже демонстрирует свою политическую партийную принадлежность, от которой хотел откреститься: он служит господствующей партии".
Фриш в первую очередь - отрицатель, критик, разоблачитель. Но (не в пример многим другим писателям современного Запада - разуверившимся, отчаявшимся) есть у него и свои символы веры: "Целью является общество, не отчуждающее дух, не делающее его мучеником или придворным шутом, и только потому мы должны быть отчужденными в своем обществе, что оно не является таковым".
Фриш скорее мечтатель, романтический моралист, чем приверженец определенной концепции. Ганс Бенцигер, исследователь его творчества, заметил: "Он - Гамлет, которому любое государство показалось бы тюрьмой". И в этом есть доля правды: Фриш занимается прежде всего человеком. Первейшая его забота - поиски того здорового, истинного лица современника, которое в атмосфере буржуазного Запада XX века скрыто под маской лицедея.
* * *
Родился Фриш 15 мая 1911 года в Цюрихе. Отец его был архитектором, мать некогда служила гувернанткой в богатых русских домах.
Пробовать силы на литературном поприще Фриш начал рано, еще в гимназии. Одну из своих юношеских пьес он даже послал Максу Рейнгардту в Берлин, но ответа от знаменитого режиссера так и не получил. Первая публикация "Мимическая партитура?" ("Нойе цюрихер цейтунг") - относится к 1931 году.
В течение двух лет (1930-1932) Фриш изучал германистику в Цюрихском университете. Но после смерти отца был вынужден бросить учебу и стал газетным репортером. Однако литературную деятельность не прекратил. Свидетельство тому два небольших романа - "Юрг Рейнгарт" (1934) и "Ответ из тишины" (1937).
В 1936 году Фриш поступил на архитектурное отделение Цюрихской высшей технической школы, а в 1940 году закончил его. За это время он почти ничего не написал, но не потому, что мешали институтские занятия: он прочитал "Зеленого Генриха", сравнил этот роман со своими литературными упражнениями, разочаровался в них, сжег кипу черновых рукописей и дал зарок никогда больше не браться за перо.
Однако в 1939 году, когда началась вторая мировая война, возникла опасность немецкого вторжения, и Фриша призвали в армию (некоторое время он служил в расквартированной на границе артиллерийской части), он начал писать дневник, который был опубликован в 1940 году под названием "Листки из вещевого мешка". А в 1943 году за "Листками" последовал роман "J'adore ce qui me brule 1, или Трудные люди".
1 Обожаю то, что меня сжигает (франц.).
Но профессиональным писателем Фриш стал лишь в 1950 году. А до тех пор зарабатывал на жизнь трудом архитектора. Хотя его инженерная деятельность преследовала единственную цель - деньги, она не была безуспешной. В частности, по его проекту построен Большой открытый бассейн в Цюрихе.
Фриш начинает работать для театра: одна за другой появляются на свет его пьесы - "Санта Крус" (1944), "Опять они поют", "Китайская стена" (1946; второй вариант - 1955), "Когда окончилась война" (1949), "Граф Эдерланд" (1950; второй вариант - 1956; третий - 1961). "Дон Жуан, или Любовь к геометрии" (1953; второй вариант - 1962), "Бидерман и поджигатели" (1953; второй вариант - 1958).
Имя Макса Фриша приобретает международную известность. Этому особенно способствуют его романы "Штиллер" (1954), "Homo Faber" (1957) и "Пусть мое имя будет Гантенбайн" (1964), а также пьесы "Андорра" (1961) и "Биография" (1968).
* * *
У Фриша Дон Жуан Тенорио, вопреки литературной традиции, не любит женщин. Он любит геометрию, то есть все ясное, определенное, точное, однозначное. Оп хочет жить по законам разума, а не повинуясь прихоти чувств. Но обстоятельства сильнее его.
"Всему миру известно о моих подвигах, - вздыхая говорит герой, - но мало кто проник в их смысл".
Дон Жуан - не тип, не характер, это только роль. Одна из тех ролей, которые человек по собственному желанию, а еще чаще по принуждению, играет на жизненной сцене. И судить о человеке по исполняемой им роли нельзя. Роль - одно, человек - другое. Роль - маска, то есть нечто застывшее, лживое. Она - постоянное повторение внешних форм бытия. Но ведь одинаковые действия имеют разные побудительные причины: бывает, стремишься к благому, но сеешь горе, а бывает и наоборот...
Фриш заносит в дневник: "Не сотвори себе кумира". Для него это проблема не религиозная, а скорее гуманистическая. Любя человека, полагает он, мы как бы наперед соглашаемся на его изменчивость, внутреннее богатство, неожиданность душевных порывов. О тех, кого мы любим, мы никогда не создаем себе окончательного представления. Лишь когда любовь уходит, картина личности может показаться нам завершенной.
"Ты не та или не тот, - говорит разочарованный или разочарованная, - за кого я тебя принимал".
А за кого же принимали друг друга?
За тайну, которой человек все-таки является, за волнующую загадку, отгадывать которую мы устали. Сотворили себе кумир. Вот в чем бессердечность, вот в чем измена".