Вошел Штирлиц с подносом кофе и сел напротив.
Попив кофе, они послушали Чайковского.
– Ну мне пора, – заторопился Штирлиц. Ему не хотелось уходить, и он тянул время.
– Ну я пошел.
Радистка вздохнула.
– А может еще кофе? – спросил Штирлиц, робкий, как школьник.
Радистка кивнула, и он остался.
– Как вас зовут, – поинтересовался Штирлиц.
– Катя.
– Катюша, значит! Хорошее имя. Чисто русское. А меня Штирлиц.
И он пошел варить кофе.
Глава 13
Штирлиц устраивает вечеринку
"Операция «Игельс». Что, черт возьми, они имели ввиду? Что эти гнусные рожи задумали?"
Штирлиц сидел у себя дома, у камина, и курил трубку. На его коленях лежал томик Сталина, открытый на 57 странице. Штирлиц для конспирации делал вид, что читает. Никто не должен был знать, что он сейчас погружен в раздумья.
"А что если в войну должна вступить Япония или Уругвай?"
Штирлиц набил новую трубку, взял из камина уголек и, прикурив, стал пускать колечки. Он знал, что без его участия родине будет плохо.
"Эти негодяи что-то задумали и от меня скрывают. Даже Мюллер молчит. Надо их всех убрать, и все будет в полном порядке. А для этого надо собрать всю верхушку Рейха вместе, например, в церкви у Шлага, приманить их наличием женщин и водки и взорвать! Динамит у меня есть…"
В голове Штирлица нарисовался четкий план. Теперь он знал, что делать.
"А потом я узнаю, что такое операция «Игельс» и доложу Центру."
В дверь позвонили.
– Кто там?
– Свои!
"Айсман", – подумал Штирлиц.
Горничная открыла дверь.
– Здравствуй, милашка, – сказал Айсман и, похлопав ее по щеке, устремился в туалет. Из туалета донесся его облегченный голос:
– Между прочим, вы не слышали, Штирлиц, Борман налил в чернильницу Герингу серной кислоты, и тот испортил докладную Фюреру!
Айсман вошел в комнату, поправляя подтяжки.
– Понаставили, сволочи, платных сортиров за 10 пфефингов, я и думаю, дай зайду к Штирлицу, – следуя примеру Штирлица, который никак не мог запомнить слово «пфенниг», все в Рейхе, и Айсман первый, называли мелкие монетки «пфефингами», «пофингами» и «фенингами». – Где тут у тебя "Беломорчик"?
Штирлиц кивнул на сервант.
Айсман выдвинул ящик, положил пачку «Беломора» в карман мундира и достал папиросу из уже открытой пачки.
Горничная, прекрасно зная привычки господина штандартенфюрера, внесла поднос с кофе.
– Айсман, – спросил Штирлиц, – как вы относитесь к женщинам?
– Я к ним не отношусь, – сострил Айсман. – А когда?
– Например, в четверг.
– А где?
– В церкви моего пастора.
– В церкви? – с сомнением спросил Айсман.
– А что? – сказал атеист Штирлиц, – он к четвергу ее переоборудует, пригласим еще кого-нибудь, чтобы потом не было сплетен.
– Бормана будем приглашать?
– Обязательно. Без него скучно.
Айсман составил списки, кого приглашать, а кого не надо. Штирлиц одобрил оба списка, прекрасно зная, что те, кого не пригласят, явятся сами.
Когда Айсман ушел, Штирлиц снова потянулся за томиком Сталина.
– Интересно, что скажет по этому поводу Кальтенбруннер?
Часы пробили одиннадцать. Через пять минут к нему постучалась горничная, хорошо знающая привычки Штирлица.
Глава 14
Как размножаются ежики
Хитроумный Борман слюнявил химический карандаш и почерком Евы Браун писал послание Штирлицу.
"Дорогой Штирлиц! Я вами весьма интересуюсь. Приходите сегодня по адресу Штандарт-штрассе, 15. Нетерпеливо жду. Е.Б."
– Краткость – сестра таланта, – порадовался Борман и, повизгивая от восторга, написал на конверте "Штирлицу".
Борман все тщательно обдумал. Эта шутка должна была стать апофеозом его творческой деятельности, его лебединой песней. По указанному адресу все было устроено так, что обратно Штирлица принесли бы на носилках. Борман тихо хрюкнул и представил в уме эту картину.
Причесанный Штирлиц с букетом роз и во фраке входит в дом номер 15. Дверь за ним закрывается. Штирлиц нежным голосом зовет в темноту: "Евочка!.." И падает, поскользнувшись на натертом оливковым маслом полу. При падении он задевает за веревочку, и на него падает небольшая пудовая гиря. Большую Борман достать не смог. Двухпудовую, правда, он видел у Геринга, но тот, обозленный проделкой с чернильницей, выставил Бормана за дверь.
Итак, как только гиря падает на Штирлица, дверь автоматически запирается, срабатывает часовой механизм, и открывается газовая камера.
– Хы, хы! – зашелся от смеха Борман и осекся. – А что если Штирлиц не поймет, что такое "Е.Б."?
Борман задумался.
– Штирлиц тогда никогда не пойдет по этому адресу…
Партайгеноссе представил, как в дом никто не входит, гиря не падает, газовая камера простаивает. А ведь на ее испытание Борман угробил половину 6 барака концлагеря "Равенсбрюк"!
С досады Борман чесал лысину до тех пор, пока его не осенило. Он снова обслюнявил карандаш, зачеркнул слово «Штирлицу» и подписал "Штирлицу от Евы Браун".
– Теперь все в порядке!
Да, эта шутка должна была стать самой веселой шуткой Бормана.
Партайгеноссе встал и взглянул на часы. Пора было ехать на званный вечер, организованный Штирлицем.
Борман сел в машину, щелчком по макушке дал шоферу понять, что надо ехать. Машина поехала.
Подкатив к церкви, Борман открыл дверцу и, уже занося ногу на тротуар, обнаружил, что забыл письмо на столе.
"Вовремя вспомнил, – похвалил он себя, – грех еще жаловаться на память."
Ему пришлось вернуться за письмом, и поэтому он опоздал.
Штирлиц нервничал. Его настораживало отсутствие Бормана, который был ему необходим для начала задуманной операции. Рядом с задумчивым Штирлицем сидел Мюллер, проверяя на свет кружку с пивом.
– Что бы вы не говорили, Штирлиц, – скептически сказал он, – а баварское пиво в три раза лучше жигулевского.
– Ясный пень, – буркнул Штирлиц, – но где же Борман? Небось опять задумал очередную гадость!
– Ежу понятно, – согласился Мюллер, – он без этого не может.
"Причем здесь еж?" – задумался Штирлиц. Это слово он уже где-то слышал. И тут он догадался. Ведь «еж» – по-немецки «игель»! А «ежики» – «игельс»! А именно так называлась таинственная операция вермахта, над разгадкой которой он так долго бился. Штирлица сбило множественное число.
"Что-то связано с ежиками! Ну, теперь я у них все выпытаю."
– Ежу? – переспросил Штирлиц.
– Да, да, этому, с иголками…
– Кстати, Мюллер, а как же тогда размножаются ежики?
– Спросите у Кальтенбруннера.
– А он скажет?
– Никто не знает, что скажет Кальтенбруннер, – философски изрек Мюллер, – а все-таки, Штирлиц, что бы вы не говорили, баварское пиво даже в шесть раз лучше жигулевского.
– Ясный пень, – буркнул Штирлиц и замолчал.
Вокруг Штирлица кругами бродил восхищенный адъютант Гиммлера Фриц, старательно прислушиваясь к каждому слову своего кумира.
– Ясный пень, – конспектировал он.
Английский агент фотографировал из-за алтаря странички записной книжки Фрица.
В зале было довольно-таки мало офицеров. Большинству захотелось попробовать себя в роли исповедников, и они разбрелись по комнаткам вместе с прихожанками пастора Шлага.
Остальные развлекались как умели.
Геринг и Геббельс раскачивали за руки за ноги Шелленберга, а Гиммлер считал:
– Айн, цвай, драйн!
Чем-то недовольный Шелленберг, крича, что он готов жизнь отдать за великого Фюрера, перелетел через алтарь и оседлал английского агента.