Нет, не зря всё-таки Анна за Якова вышла, с каждым годом всё краше становится, а как у неё глаза сияют, когда на мужа смотрит! И Штольман, словно новобрачный, с жены глаз не сводит, каждый жест ловит и всё прикоснуться норовит, как бы случайно. С князем-то бы такого точно не было, да и с Шумским тоже. Если только с Лёшей Елагиным, хотя...нет, Лёша тоже не вариант, Яков Платонович его, определённо, лучше.
Катя с Гришей спали, когда родители осторожно заглянули к ним в комнату, поправили сбившиеся во сне одеяльца и мягко отвели упавшие на лицо влажные от пота пряди волос. Намаявшийся за день Григорий от лёгкого поцелуя в щёку лишь вздохнул и улыбнулся во сне, а Катюшка распахнула сонные глазки и цепко, точно крохотная обезьянка, обхватила папу руками за шею, уютно устроив головку у него на плече и пролепетав:
- А кто сильнее: дракон или акула?
Яков удивлённо вскинул брови, честно подумал, привычно укачивая дочурку и негромко ответил:
- Дракон.
Увы, кратким ответом девчушка ограничиваться не собиралась, явив свойственную роду Штольман дотошность:
- А почему?
В тёмной и тёплой детской, с витающими в воздухе сладкими цветочными ароматами совершенно не хотелось вдаваться в детали зоологии, тем более, что драконы существа исключительно мифические, но Яков прекрасно знал, что Катюшка просто так не угомонится:
- Дракон огнедышащий, умеет летать, у него очень прочная чешуя, он может жить как в воде, так и на суше, а акула она обитает только в воде.
Катя внимательно выслушала объяснение отца и глубоко удовлетворённо вздохнула:
- Это хорошо, значит, ты его победишь.
Пришёл черёд Якову Платоновичу проявлять упорство:
- Кого, его?
- Акулу, с которым нас бабушка вчера познакомила, - успокоившись, малышка потеряла интерес к разговору, сладко зевнула и уже через миг крепко спала, по-прежнему цепко обнимая папу за шею, успев напоследок пробормотать невразумительное, - он ещё дельфином прикидывается.
Яков вопросительно посмотрел на Анну, но та лишь растерянно пожала плечами, талант дочери очень часто и её ставил в тупик. Штольман благоразумно решил всё узнать от Кати утром, благо, малышка, в отличие от него самого, никогда ни о чём не молчала, выпаливая всё, чем были заняты её мысли. Уложив дочку и тщательно подоткнув одеяло, Анна и Яков покинули детскую и отправились в свою комнату, заботливо подготовленную к их визиту Марией Тимофеевной. Спать не хотелось, но час был всё-таки ранний, а потому Анна решила проявить благоразумие, повернулась к мужу и прошептала чуть слышно:
- Отдохнём немного?
Яков улыбнулся той самой завораживающей соблазнительной улыбкой, от которой у Анны Викторовны перехватывало дыхание, мысли путались, а колени начинали подгибаться:
- У меня есть предложение получше.
Пуговка на светло-сером дорожном платье Анны расстегнулась словно бы сама собой, за ней ещё одна и ещё. Не разрывая магнетический контакт глаз, Яков медленно привлёк жену к себе, не спеша, наслаждаясь каждым мгновением, поцеловал. Анна хрипло вздохнула, обхватила мужа за плечи, скользя руками по сюртуку, а ведь так хотелось коснуться обжигающе-горячей кожи! Сюртук отлетел в угол, за ним последовал жилет, платье стекло по телу Анны и расплескалось у её ног, словно морская пена, из которой рождалась богиня любви и красоты. Яков на краткий, показавшийся обоим вечностью, миг отстранился, сдёрнул покрывало с кровати и стянул рубашку. Анна положила ладонь на шрам, оставшийся после памятной дуэли, приведший чиновника по особым поручениям сыскного отделения департамента полиции в тихий провинциальный Затонск. Сейчас, по прошествии стольких лет, шрам побелел и окончательно зарубцевался, не беспокоя Якова Платоновича даже в непогоду. Яков подхватил руку Анны и принялся нежно целовать каждый пальчик, постепенно поднимаясь всё выше. И опять, как в первые месяцы знакомства, слова пропали, исчезли, потеряв весь смысл. Осталось лишь одно дыхание на двоих, синхронный стук сердца и глаза, шепчущие о любви. Анна припала к мужу, поцеловала его шрам, прижалась щекой к плечу, выдохнула чуть слышно:
- Яша...
Яков подхватил жену, бережно уложил на прохладные, пахнущие лавандой простыни, осыпал поцелуями лицо, шею, плечи. Анна была его звездой, ангелом-хранителем, солнечным зайчиком, жизнью и сердцем. В нелёгкий час испытаний, когда Уваков объявил на Штольмана настоящую охоту, Анна отдала себя Якову всю, без остатка, связав воедино их сердца и судьбы. И отныне, какие бы бури не проносились над головой упрямого и принципиального следователя, он твёрдо знал: есть тихая гавань, где его любят и ждут, где в него верят безусловно и примут любым. И сам Штольман не колеблясь ни на миг отдал Анне Викторовне своё сердце, готовый беречь и защищать своего ангела-хранителя, пусть и ценой собственной жизни. Записные циники, очевидно, не сильно-то счастливые в супружестве и не познавшие истинных чувств, утверждали, что через три года семейной жизни любовь к жене становится привычкой, а посещение её спальни становится подобным приходу почтового курьерского поезда: чётко по расписанию и остановка не более, чем на полчаса. Для Анны и Якова каждая ночь любви была словно сразу после венчания, когда все беды и напасти минули, оставив лишь так любимое романистами "Долго и счастливо". Тишину комнаты разорвал тихий приглушённый вскрик, хриплое, идущее из глубины сердца:
- Я люблю тебя.
Утомлённая Анна задремала, прижавшись к мужу, а Яков смотрел на спящую жену, вспоминая каждый миг их встреч, совместные расследования, прогулки, даже разрывы, кажущиеся окончательными, но всё равно приводящие к примирению, потому как единое целое не может жить порознь, он гибнет, ощущая собственную разбитость. Штольман и сам не заметил, как заснул, видя во сне обворожительную голубоглазую барышню, едва не сбившую его с ног и ставшую бесценной частью его жизни, засиявшей после памятной встречи новыми красками.
***
Катюшка проснулась, словно её что-то подкинуло изнутри, широко распахнутыми глазами уставилась в потолок, удовлетворённо улыбнулась, поняв, что они уже у бабушки Маши и тут же вспомнила ещё одну потрясающую новость, не поделиться коей с братом было бы, как говорил дедушка Витя, безобразием чистой воды. Услышав первый раз это высказывание, малышка пристала к папе с вопросом, бывает ли безобразие грязной воды и не отлипала до тех пор, пока Яков не сказал ей, что безобразие грязной воды - это подлость и мерзость, то, что очень тяжело понять и ещё труднее простить. Пожалуй, утаить прыгающую на языке новость было бы именно подлостью, а потому Катя спнула одеяло, колобком скатилась с кровати и принялась тормошить брата. Гриша, не большой любитель ранних побудок, мычал, фырчал, дрыгал ногой и пытался укрыться от сестры под одеялом, но настырная Катюшка не отставала. Девчушка смогла вытащить из-под головы брата подушку, но Грише удалось-таки юркнуть в уютную норку из одеяла и затаиться там. Катя досадливо прикусила губку, гадая, не пора ли пускать в ход оружие массового поражения, то есть слёзы, но потом посмотрела на подушку, качнула её в руке, примеряясь к весу и шваркнула со всей силы по кому из одеяла. Уже пробудившийся Гриша стиснул зубы, как молитву повторяя, что девчонок обижать нельзя, особенно если очень сильно хочется, и мстительно не вылезая. Катя опять шмякнула подушкой по брату, а потом завопила, срываясь на визг: