Выбрать главу

  - Да затем, что Наденька барышня сообразительная, её постоянно обольщать надо, иначе начнёт примечать несуразное, а паче того вопросы нехорошие задавать, - объяснила бабушка, недовольно покачивая головой. - А вы бы не ходили одни-то, небезопасно сие.

  Анна недовольно поморщилась. Малой ей матушкиных непрестанных наставлений, так ещё и призрачные родственники всё время норовят вмешаться, добро, что в основном с полезными сведениями, хотя и на советы не скупятся. Яков духов не видел и даже не ощущал их присутствия, но Аннушка порой дивилась, как точно его умозаключения совпадают с тем, что говорят призраки. Вот и сейчас Штольман посмотрел на освещённые золотистым светом окна небольшого домика Михаила Ивановича Ульяшина и остановился:

  - Ульяшина надо позвать, мы же всё-таки в отпуске, задерживать Топоркова не имеем права.

  Анна посмотрела на удаляющееся семейство Топорковых:

  - А как же Наденька? Может, мне дальше пойти, а...

  - Нет, ты останешься, а я пойду за ними.

  Хоть и не больно-то хотелось, да пришлось подчиниться, долго судить да рядить времени не было, от каждой краткой секундочки жизнь подруженьки зависела.

  ***

  Безмятежно-восторженное настроение Надин было подобно июльскому небу, единственным облачком печали на коем была скорая разлука с любимым мужем. По дороге к дому госпожа Топоркова всё допытывалась, какие такие спешные дела призывают его уехать, ведь утречком даже полсловечка ни о чём таком не обмолвился. Фёдор Михайлович отшучивался, ловко переводил разговор, но жена не отставала, проявляя не свойственную ей ранее настойчивость.

  "Вот привязалась, - думал господин Топорков, алчно проводя взором один особо ладный камушек, коим можно было бы размозжить голову жене, - ну да ничего, потерплю, теперь уж немного осталось. Главное, чтобы никаких следов не осталось, чтобы даже если догадается кто, всё одно ничего доказать не смог".

  Внезапно Фёдору Михайловичу показалось, что за ним кто-то наблюдает. Мужчина остановился, напряжённо всматриваясь в призрачно-серые сумерки, ловко скрадывающие окружающие предметы, прислушался, даже рот приоткрыл от усердия, но ничего не услышал. Помстилось, видимо.

  - Что с тобой, Феденька? - Надин с тревогой посмотрела на мужа. - Плохо стало, может, доктора позвать?

  Господин Топорков тряхнул головой и прибавил шагу. Жена всплеснула руками, бросилась следом то и дело срываясь на бег, точно собачонка, которую злой мальчишка волочит за собой на верёвке.

  - Да отвяжись ты! - рыкнул Фёдор Михайлович, но тут же, увидев в глазах Наденьки слёзы, перешёл на обволакивающее ворчание. - Право слово, Надин, ну что ты так суетишься? Спешу я потому, что на поезд опоздать страшусь, говорил же, что уезжаю.

  - Возьми меня с собой! - взмолилась Надин.

  Топорков не сдержался, глянул насмешливо, благо, сгущающиеся сумерки сие скрыли и ещё пуще прибавил шаг. Фёдор Михайлович уже давно решил, как именно избавится от жены, а потому, оказавшись дома, от помощи в предотъездных сборах отказываться не стал. Пусть хлопочет, хоть самому с вещами возиться не надо. Дорожный чемодан всхлипывающая Наденька собрала быстро, остановилась перед мужем, собачонкой заглядывая в лицо. Фёдор Иванович резко притянул к себе пискнувшую от неожиданности жену, смял губы поцелуем и властно кивнул, ничуть не сомневаясь, что приказ будет выполнен:

  - Пойдём.

  Надин покорно отправилась за мужем, не спрашивая, куда он её зовёт. Фёдор Михайлович привёл супругу к небольшому чуланчику, в котором хранились старые вещи и решительно распахнул дверь:

  - Где-то здесь фонарь дорожный должен быть.

  Наденька осторожно заглянула в чуланчик, и тут же мощный толчок в спину швырнул её в чулан, а дверь за спиной хлопнула, отсекая от внешнего мира. Безжалостно лязгнул засов.

  - Фёдя? - Надин шагнула к выходу, нашарила ручку, дёрнула, но дверь не шелохнулась. - Федя, Феденька, что ты делаешь? Открой меня!

  - Не открою, - донёсся приглушённый дверью голос мужа, - ты мне сама подсказала, как от тебя избавиться можно.

  Наденька сжала холодными от страха руками виски, простонала жалобно, точно вышвырнутый на улицу котёнок:

  - Не понимаю...

  - Дура потому что, - хохотнул Топорков, - подруженька твоя посообразительнее будет, а всё же мне не чета. И муженёк её как бы глазищами не сверкал, а ничего доказать не сможет. Желаю тебе сдохнуть в страшных муках, ненаглядная!

  Грудь Надин кольцом стянул ледяной панический ужас, несчастная вскрикнула, забилась о дверь, словно пойманная в клетку птичка, затем заметалась по чуланчику, вопя во всё горло и непрестанно спотыкаясь о рухлядь. Тьма становилась всё гуще, всё плотнее, мешая дышать, парализуя волю, отнимая разум. Довольный Фёдор Михайлович со звериным наслаждением прислушался к стонам жены, а затем подхватил чемодан и насвистывая беззаботный мотивчик направился к выходу.

  - Стоять, - прозвучал в полумраке холодный приказ.

  Топорков оскалился, всматриваясь в сумрак и досадуя, что в целях конспирации света не зажигал. Кого ещё черти принесли так некстати?! Бесшумно прошипев сквозь зубы проклятие, Фёдор Михайлович скользнул в тёмный угол, вынуждая преследователя шагнуть ближе и попасть в полосу лунного света. Так-с, и кто это не званный, нежданный пожаловал? В призрачном лунном свете показался Штольман, уверенно сжимающий в руке револьвер. Ну конечно, можно было и не спрашивать! Топорков опять оскалился, напрягся и бросил в Якова Платоновича чемодан, а сам быстрее перепуганного зайца бросился к выходу. Шанс спастись был, пока проклятый фараон (ха-ха, думал, он не признает петербургского сыщика, о коем каждая третья газета пишет, словно больше не о ком) опомнится, если повезёт, его вообще знатно чемоданом пришибёт, пока в погоню пустится, пока других ищеек на уши поднимет он, Фёдор Михайлович, по новым выправленным документам уж уедет из этого проклятого городишка. Не зря, видит бог, не зря он документы-то новые заказал, как чуял, зверь травленый, что пригодятся! Радужные мечты господина Топоркова были прерваны грубым, едва из сустава не выдернувшим руку, рывком. Фёдор Михайлович взревел от смеси боли, неожиданности и отчаянного нутряного осознания того, что всё кончено, больше ему не убежать.