Катерина, обладавшая способностями к спиритизму, кои потом и Аннушке передались, пыталась вызвать дух Алексея, но тот, помня о её просьбе не беспокоить, на зов не являлся. И вот теперь...
- Алёша, - сдавленно прохрипела Катерина и тут же моментально вспыхнула, словно пук соломы, - какого чёрта ты явился?! - Дама помолчала немного, подавляя подступившие к горлу рыдания и рявкнула так, что Иван Афанасьевич даже коньяк пролил. - Какого дьявола ты раньше не приходил?!
Алексей выдержал пламенный взор любимой:
- Ты сама сказала, чтобы я тебя не беспокоил.
Тётка хищно сощурилась, став в этот миг до того похожей на ведьму из сказки, что даже бабушка в стороночку отодвинулась и перекрестилась:
- А сейчас на кой явился? Что, бессмертие под угрозой, вот и объявился?
В синих глазах мужчины полыхнули молнии, под кожей заиграли желваки:
- Катерина, какого чёрта? Я не приходил, потому что ты сама не хотела меня видеть...
- Хотела!!! - завопила Катерина, смахивая бегущую по щеке слезинку. - Я кажин дён не по одному разу тебя, идиота, звала, но ты же весь такой гордый, семейный... Ненавижу!!!
Тётка вспыхнула чёрным огнём горькой обиды и исчезла, оставив после себя облако зловонного дыма, Алексей, немного помешкав, тоже исчез. Ошеломлённые взрывом страстей призрачные родственники растерянно переглянулись, смущённо отводя взгляд и пожимая плечами. Иван Афанасьевич философски осушил рюмку коньяка, назидательно поднял указательный палец:
- Истинно рекут: всё зло от женщин.
- Чего? - выразительно упёрла руки в бока бабушка.
Проверять на собственном опыте можно ли убить призрака Иван Афанасьевич не стал, бочком-бочком отодвинулся поближе к Аннушке:
- Я говорю, дух вызываемый так и не явился, паразит.
- Значит, есть, что скрывать, - Платон Карлович задумчиво постучал указательным пальцем по подбородку, став в этот миг очень похож на Якова Платоновича. - Я бы советовал Вам, Анна Викторовна, прогуляться до места преступления. И лучше всего с Яковом, на всякий случай.
Анна, которую сейчас больше беспокоила собственная колючая, но всё равно любимая и, как оказалось, глубоко несчастная тётка Катерина, послушно кивнула. Помочь тётушке и её возлюбленному мало чем можно, а вот оправдать кавалера Наины Дмитриевны надо непременно, дабы не множить печали и скорби на свете.
***
Пока Анна Викторовна узнавала сердечные тайны призраков, её батюшка, Виктор Иванович, предавался серьёзным размышлениям о пользе силовых методов дознания в следствии. Конечно ему, человеку гуманному, стоящему на страже справедливости, кою так горазды попирать, не в укор зятю будь сказано, господа из полицейского управления, ближе и понятнее было милосердное отношение даже к оступившимся. Только вот что прикажете делать, если хорошего отношения подзащитный не только не понимает, но даже наоборот, отталкивает?! Оно понятно, если бы следователь допрос вёл, тогда действительно есть резон лишний раз промолчать, но пред адвокатом-то таиться, какой резон? Виктор Иванович даже специально ещё до того, как к задержанному прийти, предложил Якову Платоновичу разделиться, мол, следователю лучше сразу на место преступления отправиться, а он, адвокат, пока с Аркадием Максимовичем побеседует. Штольман согласился, оно и понятно, задержанный-то из камеры никуда не денется, а вот следы могут и затоптать по недоразумению или излишнему усердию, что ещё хуже. Пред Аркадием Максимовичем Виктор Иванович таиться не стал, сразу сказал, что он адвокат, намерен представлять интересы господина Разумихина по просьбе некоей известной Аркадию Максимовичу особе. Услышав про особу, господин Разумихин оживился, спросил, как здоровье данной особы, не притесняют ли её. Миронов от столь трепетной заботы даже умилился, порадовался за Наину Дмитриевну, только вот благодушное настроение господина адвоката довольно скоро сменилось сперва досадой, а затем и тщательно скрываемым раздражением. Получив уверение в том, что дама вполне благополучна, хоть и сильно тревожится об его, господине Разумихине, участи, Аркадий Максимович заявил, что смерти господина Костолецкого рад безмерно, потому как тот подлец первостатейный и недостойный человек. Согласитесь, для человека, обвиняемого в убийстве, сие утверждение более, чем опрометчивое, поскольку может считаться едва ли не прямым признанием в совершённом преступлении. Конечно, Аркадий Максимович горячо заверил Виктора Ивановича в собственной невиновности, но скажите, благородные дамы и почтеннейшие господа, много ли вы встречали преступников, кои совершив злодеяние, спешат в нём покаяться? Господин Миронов таковых тоже встречал в своей адвокатской деятельности чрезвычайно мало, а потому верить на слово Аркадию Максимовичу не спешил, спросил деликатно, где, а главное, с кем господин Разумихин провёл вечер и ночь. Аркадий вспыхнул, очами сверкнул, словно языческий славянский бог Перун, отличавшийся гневливостью и способностью испепелить на месте прогневавшего его и заявил, что обсуждать подобное с кем бы то ни было, даже с адвокатом, не намерен. Был с дамой, а кто она, где живёт и прочее он нипочём не сообщит, потому как не хочет сию особу компрометировать. Виктор Иванович вздохнул глубоко, раздражение подавляя, крякнул и мягко, дабы успокоить излишне вспыльчивого господина Разумихина, спросил: