Покинув душную, несмотря на то, что относилась к категории дворянских, а потому выгодно отличавшуюся от других размерами и какой-никакой меблировкой камеру, в коей вместо грубо сколоченных нар была узкая кровать с тощим тюфяком, жидкой подушкой и жёстким солдатским одеялом, а также стоял неуклюжий стол и колченогий табурет, теперь уже на трёх ножках, Виктор Иванович направился на место преступления. Мешать проведению следствия господин адвокат никоим образом не собирался, просто ему очень хотелось пообщаться с благоразумным человеком, Штольманом, разумеется, дабы не разувериться в мудрости молодых мужчин. Но в гостинице адвокату сообщили, что Яков Платонович был да отбыл, а куда и зачем, то неведомо, пришлось Виктору Ивановичу, весьма недовольному пустыми хлопотами, вернуться домой.
Настроение Якова Платоновича тоже оставляло желать лучшего. На месте преступления, небольшом комфортабельном номере в известной в городе гостинице, следов не было никаких. Номер блистал чистотой и порядком и был полностью готов к приёму жильцов.
- Это что такое? - прошипел Штрольман, окинув молниеносным взором царящее вокруг благолепие и переводя ледяной взор на румяную пышечку в платье горничной.
Девица смутилась, затеребила передник.
- Так как же, барин, хозяин сказал, сыскные ушли, можно прибирать...
- Хозяин сказал?!
Голос Якова Платоновича смело можно было разливать в стеклянные флаконы как смертельное снадобье, способное изничтожить всё живое в десятках вёрст окрест. Горничная окончательно утратила румянец щёк, покрылась испариной и размашисто перекрестилась:
- Вот Вам крест, барин, хозяин сказал. А я не виновата, мне что сказали, то я и сделала, вот Вам крест!
Девица ещё раз перекрестилась, гадая, успеет ли дочитать отходную молитву или её вот прямо сейчас зашибёт этот страшный господин со стальными воистину змеиными очами. Штольман поджал губы, стиснул трость так, что даже дерево затрещало и приказал коротко:
- Веди к хозяину.
От облегчения, что, кажется, пронесло тучу мороком, девушка едва не обмочилась, так заспешила, что аж в ногах запуталась, чуть по лестнице головой вниз не полетела:
- Сюда, барин, сюда, пожалуйте.
Хозяин гостиницы, господин Рижский, лечил потрясение старым проверенным способом: коньяком. При виде нежданного посетителя, дерзнувшего вторгнуться в кабинет, рыжеватые брови Ильи Ивановича вопросительно приподнялись, но тем господин Рижский и ограничился, спросил хладнокровно:
- Чем обязан?
- Штольман Яков Платонович...
- Вот как? - Илья Иванович отставил рюмку, вежливо улыбнулся. - Вы, случайно, не родственником будете нашему почтенному доктору, Штольману Михаилу Платоновичу?
- Это мой брат, - Яков Платонович вознамерился продолжить разговор о том безобразии, что учинили в номере, но у господина Рижского явно были свои планы.
Хозяин гостиницы всплеснул руками, широко улыбнулся и застрекотал так, что вставить хоть слово в бурный поток его речи было чрезвычайно затруднительно:
- Рад, очень рад, смею заметить, у Вас великолепный родственник, такой замечательный доктор, я знаете, если у меня кто-то заболевает, непременно к нему обращаюсь. Да что же Вы стоите, Вы присаживайтесь. Глашка, чаю! А может, чего покрепче изволите? Вот-с, коньячок вполне недурственный, если поставщику верить, из самого Парижа.
Иван Ильич всем своим видом демонстрировал радость от столь приятного, пусть и неожиданного знакомства, но господин Штольман давно уже на собственном не всегда приятном опыте усвоил смысл пословицы: "На языке медок, под язычком ледок", а потому строго потребовал, даже не дожидаясь, когда почтенный хозяин примолкнуть изволит (а делать этого он и не собирался):
- Почему номер, в котором господина Костолецкого убили, полностью прибран?
Господин Рижский хлопнул водянисто-голубыми глазами, заискивающе улыбнулся:
- Так господин полицмейстер позволили.
Яков Платонович выразительно вздёрнул бровь. Иван Ильич поёрзал в кресле, чувствуя себя мышкой, имевшей глупость принять спящего кота за сдохшего, пухлыми ручками развёл, глядя на Штольмана с видом святой невинности, к коей только нимба не хватало:
- Я у Прокопия Кондратьевича спросил, мол, можно ли номер прибрать, сами понимаете, сезон сейчас горячий, кажин дён гости прибывают, цельному номеру простаивать невесть сколько накладно...
- И? - поторопил хозяина гостиницы Яков Платонович.
"Да что б ты провалился, проклятый", - мысленно окрысился господин Рижский, внешне сохраняя прежнюю елейную благость:
- Прокопий Кондратьевич сказал, что преступник пойман, улики все собраны, а потому сохранять кавардак в номере более нет надобности...
- А большой кавардак был? - с ноткой сочувствия спросил Штольман.
Хозяин гостиницы предпочёл вопроса не услышать, ручками всплеснул, запричитал, заохал:
- Срам-то какой в моём почтенном заведении...
- О Вашей гостиницы разные слухи ходят, - небрежно заметил Яков Платонович, отметив для себя, что о кавардаке в номере следует горничную поподробнее расспросить, раз хозяин молчит.
- Лгут!!! - так и вскинулся от нелицеприятного намёка почтенный хозяин гостиницы. - Сие наглая клевета завистников!
Штольман вежливо улыбнулся, коротко кивнул, прощаясь:
- Я тоже так думаю. Всего доброго.
По выходе от сладостного до тошноты господина Рижского Яков Платонович поймал спешащую куда-то со стопкой свежих полотенец стройную, точно берёзка, черноглазую горничную.
- Что угодно, барин? - с готовностью вопросила девушка, бросая на следователя из-под длинных ресниц огненные взгляды.
- А скажи-ка мне, милая, большой ли кавардак был в комнате убитого господина Костолецкого?
Горничная надула пухлые губки, плечиком точёным повела: