Юлия Романовна ожиданий не обманула. Будучи разбужена среди ночи взволнованной горничной, передавшей ей короткую телеграмму, гласившую: "Штормовое предупреждение", княгиня покинула тёплую постель и развила бурную деятельность. И вот уже смял в кулаке спешную телеграмму, кусая губы, дабы удержаться от ругательств Карл Платонович, полыхнули адским огнём глаза Елизаветы Платоновны, с силой шарахнул кулаком по столу Вильгельм, обычно добродушно-сдержанный, протяжно присвистнул Платон Платонович, с досадой подумавший, что звание бедокура более пристало не ему, а такому суховатому и благоразумному Яшеньке, который каждый раз не просто вляпается в беду, а так, что брызги грязной истории по всей империи полетят. "Штормовое предупреждение" означало, что действовать надо незамедлительно, единым фронтом, а потому дела служебные, хлопоты суетные отлетели в сторону, осыпались, словно листья сухие, обнажив то единственное, ради чего стоило жить - единство семьи, крепость любящих сердец, гонящих по венам родную кровь.
Едва дождавшись утра, Юлия Романовна направилась лично к полковнику Варфоломееву, дабы узнать подробности очередной передряги, в центре коей оказался Яков. Господин полковник и рад был бы отмолчаться, да супротив обаяния и напора Юленьки и полчища ордынские оказались бы бессильны. Выяснив все детали, княгиня любезно поблагодарила Матвея Васильевича, после чего направилась на телеграф и отправила ряд весьма обстоятельных телеграмм, затем направилась было домой, да передумала, опять вернулась на телеграф и велела послать ещё ряд спешных и срочных сообщений. Друзей и помощников много ведь не бывает, верно?
Меж тем в Кисловодске события раскручивались подобно взбесившемуся маятнику. Едва серая хмарь, возвещавшая конец ночи, сменилась нежными красками блистающего свежестью утра, как полицмейстеру Иванихину принесли обнаруженные у убитых агентов записки. Прокопий Кондратьевич брезгливо повертел грязные замусоленные, местами запятнанные кровью бумажки, хмыкнул:
- И что это?
- Не могу знать! - лихо вытянулся полицейский, коего в городе уже давно прозвали заплечных дел мастером. - А токо нашли мы их у тех, кто город пытался покинуть, - мужчина выкатил и без того большие блёкло-голубые глаза, выдохнул сиплым шёпотом, - тайно.
- Тайно, значит, - прошипел полицмейстер, стискивая бумажки в кулаке, - доктора сюда, живо! Пусть он это тайнопись разбирает.
Почтенный старый доктор Иван Ильич успел повидать на свете немало и до глубоких седин дожил благодаря исключительному умению вовремя смолчать. Вот и сейчас, без труда определив почерк Михаила Платоновича, доктор пожевал впавшими губами и с лёгкой ноткой досады промолвил:
- И чего ради меня призвали?
- Что это?! - Прокопий Кондратьевич мало не под нос доктору сунул записки.
- Рецептус это, - Иван Ильич попеременно ткнул пальцем в записки, - сие на почечный отвар, а это на порошки печёночные. Право слово, господин полицмейстер, с такой-то глупостью могли меня и не отвлекать от дел, у меня ведь приём скоро, пациенты ждут.
- Подождут, - проворчал господин Иванихин и рявкнул. - Доктора Незнамова сюда, живо!
Увы, живо найти доктора Незнамова не получилось, тот был у роженицы, а к тому моменту, как освободился и самолично направился в полицейское управление, уже все врачи в городе знали, что и как нужно отвечать на вопрос о двух грязных бумажках, одна из которых была замарана кровью. Конечно, в медицинской среде случалось всякое, но в одном все лечители Кисловодска были едины: коли уж в деле замешан кто-то из их среды, нужно умереть, но своего не выдать. Прокопий Кондратьевич ярился, грозился, мало стол кулаком не прошиб, но все доктора в один голос твердили, что записки эти не более, чем рецепты, один на почечный отвар, другой на печёночные порошки.
- И что это у Вас, господин полицмейстер, за интерес такой к сим записулькам? - с почтительностью, опасно балансирующей на грани насмешки осведомился Михаил Платонович, также вызванные в полицейское управление. - Али потребность в лечении есть? Так Вы только скажите, я самолично и обследование проведу...
Прокопий Кондратьевич грохнул кулаком по столу так, что мало ножка не обломилась, а по столешнице трещина пролегла.
- Молчать, когда Вас не спрашивают! Говорите, где Ваш родственник?!
- Так молчать или говорить? - усмехнулся Михаил и не давая полицмейстеру взорваться от гнева, продолжил:
- Вы меня на крик-то не берите, при Вашем телосложении излишний гнев смертельно опасен, апоплексический удар случиться может, это я Вам как врач официально заявляю.
- Братец Ваш где? - прошипел Иванихин, люто жалея, что не может испепелить взглядом.
Михаил Платонович удивлённо пожал плечами:
- Так всем семейством уехал.
- Что ж так скоропостижно? - ядовито поинтересовался Прокопий Кондратьевич.
Насмешка пролетела мимо цели, господин доктор вздохнул глубоко, руками огорчённо развёл:
- Дела служебные призвали. Вам ли сего, Прокопий Кондратьевич, не знать?
Полицмейстер зубами заскрипел, да тронуть Штольмана не посмел, прекрасно понимая, что коли чего с Михаилом Платоновичем случится, братец его, Яков Платонович, всенепременно в город обратно вернётся, если вообще покидал пределы Кисловодска. Конечно, вокзальные служащие бьют себя пяткой в грудь, утверждая, что столичный следователь с дамами и детьми в вагон сел и отбыл, но с этого же чёрта хитрого станется и на ближайшей станции с поезда сойти да обратно возвернуться. Ещё и вместе с жёнкой своей, чтобы было, кому ночью постель греть. А если поверить на миг, что жена его ведьма и с духами беседовать может, то становилось на душе так тошно, что впору в петлю лезть. Ну, да это дело нехитрое, завсегда успеется, лучше выгрызть зубами и клыками счастие да богачество себе.