"В борделе, да ещё и с женой, мне скрываться пока не доводилось", - усмехнулся Яков Платонович, силясь вспомнить кажущуюся неуловимо-знакомой неожиданную спасительницу.
Дама откровенничать не спешила, да и момент всё ещё был неподходящим. Быстро проведя Штольмана с женой по скрипучей лестнице, спасительница ввела их в небольшой зал, где сидели в ожидании клиентов девицы. При появлении маман прелестницы оживились, с нескрываемым интересом поглядывая на Анну, а паче того, Якова Платоновича.
- Слушайте внимательно, повторять не буду, - властным, не терпящим возражений тоном, приказала дама, - этих двоих нужно укрыть так, чтобы даже самый тщательный обыск не обнаружил. А если кто язык станет распускать, лично этим самым языком удавлю, ясно?
Девицы резко побледнели и дружно закивали, видимо, у них была возможность убедиться в том, что маман слов на ветер не бросает. Когда преследователи вломились в бордель, там царили тишь да благодать. Сияющая профессиональной улыбкой маман выплыла навстречу господину полицмейстеру и его людям, цокая языком выслушала весть о преследовании кровожадных убийц, ставших причиной страшных событий, потрясших город и милостиво позволила провести обыск. Девицы, пока ещё не обретшие клиентов, а потому коротающие время в небольшом зале, с готовностью согласились помочь следствию, одна самая бойкая даже предложила господину полицмейстеру лично обыскать её, а то вдруг душегубы прячутся в юбках? Прокопий Кондратьевич волком зыркнул на нахалку, но бить её остерёгся, девочка была из дорогих, а ссориться с маман, часто любезно позволяющей наслаждаться прелестницами в кредит, в планы бравого полицмейстера не входило. Обыск ничего не дал, хотя пирующем в одном из самых дорогих номеров гусарам настроение попортил, вояки позволили себе ряд нелицеприятных высказываний в адрес полиции, поддержанные визгливыми смешками девиц.
Злой как чёрт Прокопий Кондратьевич покинул публичный дом, как на грех, на выходе нарвавшись на господина редактора, не преминувшего заметить, что вместо того, чтобы развлекаться, стражам порядка следовало бы заняться раскрытием преступлений, наводнивших город. Господин полицмейстер рявкнул на пронырливого писаку, но тот в ответ лишь глазами сверкнул, заявив, что его влиятельные покровители столь мерзопакостного отношения не потерпят. Пришлось цедить извинения через стиснутые от ненависти зубы, да хоть как-то отвести душу в мощной оплеухе нерасторопным помощникам. А вернувшись в кабинет осушить подряд три рюмки коньяку в тщетной попытке заглушить настойчивое нутряное понимание того, что земля под ногами начинает гореть, а бежать-то уже некуда. Тетрадь не найдена, в городе всё сильнее поднимается буча, которая, того и гляди выплеснется за пределы Кисловоска. Эх, так-тудак да разэдак, а как всё задумано было! Наверное, стоило всё-таки не скопидомничать и заплатить этому проклятому мальчишке-проверяющему, когда он огласил результаты проверки гостиницы, а не убивать его. Чёрт пожри всё вокруг, неужели это конец?!
Когда полицейские ушли, маман размашисто перекрестилась и кивнула девицам:
- Всё, выпускайте.
Яков и Анна покинули ловко сделанный тайник, с наслаждением вдыхая приторно-сладкий дурманный воздух кабинета маман.
- Присаживайтесь, - женщина кивнула на уютный обитый пошлым розового цвета шёлком диванчик, налила вина, протянула два бокала Штольману и его жене, небрежно глотнула из своего, - они больше не вернутся, можете не волноваться.
Анна благодарно улыбнулась:
- Вы спасли нас.
- Всего лишь вернула долг жизни. Вы ведь, наверное, Яков Платонович, не помните ту перепуганную полуодетую девчушку, удирающую от допившегося до безумия клиента?
Штольман пригубил вина:
- Отчего же? Помню.
- Это была я, - дама рассеянно улыбнулась, погружаясь в туман воспоминаний, - в тот раз Вы спасли мне жизнь. А сегодня я вернула долг. Скажите, Вы уже отправили гонцов с просьбой о помощи?
Штольман медленно кивнул.
- Отлично, в таком случае, зная Ваше семейство, уже к вечеру можно ожидать подкрепления, а до тех пор, прошу Вас с упругой быть моими гостями. И учтите, - дама с обворожительной улыбкой погрозила пальчиком, - отказа я не приму.
Что ещё рассказать? На следующее утро в Кисловодск спешно и срочно прибыл полковник Варфоломеев, коему Яков Платонович передал обнаруженную в тайнике тетрадь, хранившей изобличение преступлений хозяина гостиницы, господина полицмейстера, а также иных приближённых к ним людей. Прокопий Кондратьевич застрелился, его подчинённые спешили вымазать друг друга в грязи, гостиница была закрыта, её хозяина судили и приговорили по совокупности преступлений к смертной казни. Аркадия Максимовича, разумеется, оправдали и отпустили на свободу, у самого выхода из тюрьмы его встретила сияющая от счастия Наина Дмитриевна. Михаил Платонович исполнил свою давнюю мечту: собрал всех братьев и сестрёнку под одной крышей. Господин Варфоломеев в очередной раз дал себе клятву найти и подарить неугомонному Якову Платоновичу Штольману энциклопедию, коя подробно бы описывала, чем нужно и должно заниматься в отпуске (посещение мест преступлений в список доступных в отдыхе развлечений однозначно не входит!).
Закончить сию повесть мне хотелось бы маленьким семейным эпизодом, некоей почти соломоновой мудростью. Маленькая Катюшка уже засыпала, когда в её очаровательную головку вкрался один животрепещущий вопрос, коий совершенно не терпел отлагательств.
- Гриша, - затормошила Катюшка брата, - ну, Гри-и-иш.
- Чего тебе? - проворчал Гриша, понимая, что поспать ему всё равно уже не дадут.
- А чем отпуск от службы отличается, если мама с папой всё равно одним и тем же занимаются?
Гриша посопел, почесал затылок и честно ответил:
- На службе они за расследования жалованье получают, а в отпуске за интерес и справедливость стараются.
Катюшка кивнула, вздохнула благостно и уснула. На сём предлагаю, милостивые судари и сударыни, славное семейство древнего рода Штольман оставить, пока Екатерине Яковлевне ещё какая гениальная мысль в голову не пришла, лишив её брата заслуженного отдыха. Конец.