- А хочешь, я ей прикажу, и она тебя поцелует? - Тимофей Тимофеевич задорно подмигнул и перешёл на громкий, слышимый в каждом уголке гостиной, шёпот. - А то и не только поцелует. Васенька девка покорная, любую мою причуду исполнит. И на лицо пригожа, и талантами господь не обидел: рисует славно, музицирует, рукодельная опять-таки.
Антон Андреевич попытался было угомонить старика, но того даже выстрел в упор сразу упокоить не смог бы:
- А хочешь, я за тебя Ваську сосватаю, а? Ты у нас теперь человек солидный, какой никакой, а начальник. Никакой, конечно, ну так и Василиса не королевна, ей о столичных женихах мечтать не приходится. Ну так как, по рукам? За попом пошлём хоть сию минуту.
Коробейников откашлялся, стараясь сохранить вежливость, возразил:
- Благодарю, но я не...
- То, что она бесприданница, так это дело поправимое, - Тимофей Тимофеевич махнул рукой, - скажу как есть: опосля Катерины она у меня самая достойная наследница, всё до последней монетки ей отпишу. А она беспрекословно всё мужу отдаст, так что, будешь ты, Антоша самый богатый в нашем городе. Ну, как план?
- Да Вы с ума сошли?! - взорвался Антон Андреевич. - Неужели Вы не понимаете, что своими словами обрекаете родственницу на смерть? Алчущие богатства её убьют без всяких церемоний!
- Ваше благородие, - Ульяшин почтительно кашлянул, привлекая внимание начальника, - нужные сапоги обнаружены.
- Какие ещё нужные?! - пробасил кряжистый мужчина, чьё изрытое оспинами лицо покрыли мелкие бисеринки пота. - Мои они и ничьи более.
- Всё верно, Кондрат Поликарпович, никому боле твои сапожищи не подойдут, уж больно у тебя ножища велика, - Тимофей Тимофеевич задумчиво покрутил в руках трость. - Так, значит, это ты Катерину убил, чтобы она на пути к наследству не стояла. Денег моих, значит, захотел?
- Помилуй, батюшка, - взвыл Кондрат, падая на колени и звучно бухаясь лбом в пол, - бес попутал.
- Бес? Так это дело поправимое, я слышал, в полиции дивно умеют бесов изгонять, а кого полицейские не выгонят, тех на суде прокурор дотопчет, - раскатисто рассмеялся голубоглазый Степан, довольный тем, что ещё одним конкурентом стало меньше.
- Ульяшин, уводи, - приказал Антон Андреевич, гадая, как бы исхитриться остаться в доме, чтобы изобличить отравительницу Варвару.
Городовой почтительно вытянулся, крепко ухватил воющего Кондрата за локоть и выволок из гостиной. В комнате повисла нехорошая, бьющая по ушам сильнее криков, тишина, прерванная осторожно заглянувшей в дверь Василисой, чуть слышно прошептавшей:
- Я слуг в людской собрала, Тимофей Тимофеевич.
Господин Волков вальяжно махнул рукой:
- Распускай всех, нечего им без дела порты просиживать, чай, работа найдётся для каждого. Но сперва подойди к Антоше Коробейникову да попроси его остаться у нас на чай. Да хорошо проси, ласково, иначе выгоню тебя на улицу в чём есть и назад не пущу.
Василиса покраснела отчаянно, глаза опустила, подошла к Коробейникову и прошелестела, точно ветерок в травах вздыхающий:
- Антон Андреевич, отведайте с нами чаю очень прошу.
Коробейников, смущённый не меньше, чем сама Васенька, головой отчаянно затряс, закивал, слова не враз найдя.
- Вот и славно, - усмехнулся Тимофей Тимофеевич с кряхтением выбираясь из кресла, - вот всё и решили. Кондрата забрали, ты, Меланья, с дочкой твоей, Прасковьей, в делах мужа была не повинна, потому всё вам и отпишу. Пусть Кондрат на каторге спокоен будет, что семья его не по миру пошла. А Вы, Антон Андреевич, Василисушку под руку возьмите да в столовую ведите, там на неё и наглядитесь, сколько захотите. Если же Васенька наша расстарается шибко и исхитрится Вас ко мне в гости на пару дней залучить, то будет ей от меня кажин месяц по сто рублей на булавки. А если помимо Вас она ещё и Андрейку моего непутёвого в отчий дом вернёт, то я ей за труды кажин месяц по тысяче платить стану.
Василиса смутилась, затеребила косу, потупилась, но всё же прошептала одними губами:
- Антон Андреевич с Андреем Александровичем люди взрослые и свободные, неправильно неволить их.
- Ась? - Тимофей Тимофеевич приставил ладонь к уху. - Кака-така лягушонка на болоте чего проквакала? Ишь, раззадорилась, осмелела! Значит так, слушай меня внимательно, девонька, да и ты, Антоша, тоже примечай: коли не вернёте мне в дом Андрюшку, сошлю я эту красавицу в скит старообрядческий, связи у меня имеются. Закроют её там в келье каменной, запрут на засовы железные, век света белого не увидит! Я всё сказал, а теперь идёмте чай пить. Меланья, Прасковья, ведите меня к столу, вам всё завещаю, вам за мной и ходить.
Грузная женщина в строгом тёмном платье и пышнотелая девица в вышедшем из моды наряде споро подскочили к старику, почтительно подхватили его под руки и повели из гостиной, что-то негромко щебеча на два голоса. Остальные родственники переглянулись, мужчины кто крякнул досадливо, кто зубы зло сжал, кто кулаки стиснул, однако, возражать господину Волкову никто не насмелился. Все знали: старик крут на расправу, может и тростью тяпнуть, и из дома выгнать.
Не прошло и пяти минут, как Василиса с Антоном Андреевичем остались в гостиной одни. Коробейников несколько раз пытался начать разговор, но проклятые слова мышами разбегались по углам, не желая вставать стройными рядами слов.
- Идёмте, Антон Андреевич, - прошелестела Василиса, - Тимофей Тимофеевич гневаться станет.
- Уходить Вам надо отсюда, - выпалил Коробейников.
Блестящие зелёные глаза, опушённые длинными, кверху завивающимися ресницами, заволокло слезами. Василиса горько улыбнулась, плечиками пожала:
- А куда идти-то, я сирота, ни отца, ни матери не имею, кому я нужна? В прислуги если только или в дом терпимости.
Видимо, семейное счастие Якова Платоновича, то, как суровый следователь расцвёл рядом с женой, сделало своё дело, Антон Андреевич откашлялся и твёрдо произнёс: