- Значит, в Вашу комнату может войти любой?
- Я доверяю своим родственникам и не вижу смысла закрываться от них, - пафосно провозгласил Степан Владимирович.
Во взгляде Якова Платоновича без труда можно было прочесть всё, что он думает по поводу такой доверчивости, но вслух следователь ничего говорить не стал. Как гласит народная мудрость, дурака учить...
- Ульяшин, отнеси пузырёк Александру Францевичу, пусть проверит на наличие яда, - Яков Платонович протянул флакон городовому и открыл ящик письменного стола. Приподнял кое-как, грудой, запиханные бумаги и на самом дне ящика обнаружил охотничий нож с потёртой рукояткой и матовым лезвием.
Степан Владимирович побледнел, рванул резко ставший тугим воротничок, облизнул пересохшие губы:
- Это не я... Это не моё... Мне подбросили!
Штольман коротко усмехнулся:
- Как интересно у Вас получается. Пузырёк Вам подкинули, нож подбросили, невольно возникает вопрос: а есть ли в этой комнате хоть что-либо, принадлежащее Вам? Или комната тоже чужая?
Будь Степан менее напуган, он непременно уловил бы насмешку, но сейчас воспринял подсказку следователя как путь к спасению и лихорадочно закивал:
- Да, Вы совершенно правы, комната тоже не моя. Я... просто зашёл... друга ждал... Нет, меня пригласили...
Яков Платонович вытянул из груды бумаг одну, быстро пробежал глазами текст, а затем протянул листок Степану Владимировичу:
- Долговую расписку на Ваше имя сюда тоже нарочно положили? И ещё одну... И ещё... А вот это любовное послание... А здесь вызов на дуэль, я так полагаю, оставшийся без ответа.
- Я к родственнику уехал, - вскинулся Степан.
- Ну разумеется, - Штольман опять усмехнулся, - ведь совершенно случайно вызов совпал с Вашей резко пробудившейся привязанностью к господину Волкову.
Степан Владимирович пошёл красными пятнами и стал, подобно вытащенной на сушу рыбе, хватать ртом воздух.
- Единственное, что Вас может спасти, - негромко и при этом жёстко произнёс Яков Платонович, - это подробный рассказ обо всём, что Вы уже успели совершить, пока только планируете, а также всех Ваших сообщниках. Всех, до единого.
- Да каких сообщниках, - сорвался на неприятный, режущий уши фальцет, Степан, - скажете тоже, что я, душегуб какой?! Да, долгов много наделал, всё карты эти проклятые, будь они неладны.
Штольман непроизвольно вздохнул. Ему карты тоже успели немало крови попортить, сначала нужно было отдать долг пану Гроховскому, а потом ещё и поймать свихнувшегося Увакова, гоняющегося за мифическими Картами Судьбы.
Степан Владимирович трясущимися руками налил воды, осушил стакан и продолжил уже чуть тише и спокойнее:
- Когда меня кредиторы совсем зажали, я к Ольге бросился. Она меня частенько деньгами ссужала, в обмен на мелкие услуги.
- Какого рода?
Блондин нервно сглотнул, виновато отвёл глаза:
- Да так, благодетеля скомпрометировать, чтобы менее алчным стал, девице, нос слишком задирающую, голову вскружить и на тайное венчание склонить, а самому не приехать, вещицу какую-нибудь забрать, а в другом месте подбросить. Знаю, понимаю прекрасно, сие всё крайне безнравственно и достойно осуждения, но ведь жить же как-то надо!
- А на службу устроиться Вы не пробовали? - почти ласково спросил Яков Платонович. - Или хотя бы не играть, чтобы долгов не делать.
Степан Владимирович воззрился на следователя так, словно тот предложил раздеться, измазаться в смоле, изваляться в перьях и в таком виде предстать перед дамами:
- Да Вы что? Я же из благородного рода, служба для меня унизительна!
- А жить за счёт любовницы, ежечасно и ежесекундно преступая закон, не унизительно? - резко спросил Штольман.
Блондин передёрнул плечами:
- Все так делают.
Яков невольно вспомнил наивных доверчивых девиц, готовых отдать последнее таким вот красавцам, щедрым на обещания, но даже в самых страшных снах не помышляющих их исполнить, вспомнил потухшие глаза и смертельную бледность преданных и брошенных, не знающих, что им делать и куда идти, вспомнил звериный вой матерей, чьи дочери и сыновья предпочли смерть позору, на миг представил, как такой вот Степан кружит голову Анне Викторовне и судорожно стиснул трость. Блондин заприметил вспышку гнева в холодных глазах следователя, приглушённо охнул, метнулся в угол и завопил режущим уши фальцетом:
- Я не виноват! Это всё Ольга, это всё она, змея, придумала! Я не виноват! Это всё она, она!
Штольман резко выдернул из ящика стола чистый лист, со стуком придвинул чернильницу, коротко приказал:
- Пишите.
- Ч-что писать? - проблеял Степан Владимирович, не спеша покидать спасительный угол.
- Всё. Что задумывали сделать, что уже сделали, кто был организатором, всё пишите. Подробно, разборчиво и желательно без ошибок, - Яков Платонович подхватил саквояж и направился к выходу. - И не мешкайте.
Когда следователь ушёл, Степан рухнул на колени перед иконой и впервые за долгие годы, путаясь в словах и повторяясь, прочитал пылкую молитву в благодарность за спасение. Смерть была совсем рядом, но отступила, не тронув. Не стала преступать закон или просто побрезговала?
***
Поскольку комната Ольги располагалась сразу за покоями Степана, а кричал тот громко, первое, что сказала дама при встрече следователя:
- Я так понимаю, этот мозгляк во всём сознался?
- День добрый, сударыня, - Штольман коротко поклонился.
Ольга поправила платье, дабы пышная грудь стала ещё заметнее в декольте, соблазнительно улыбнулась:
- Ольга Макаровна я.
- Штольман, Яков Платонович.