Как всегда при воспоминании об Анне Викторовне, все мысли и чувства полноводной рекой хлынули к ней. Вспомнились встречи, взгляды красноречивые, словно серенады трубадура, досадные размолвки и крупные ссоры, точно зимние вьюги убивающие всё живое на несколько вёрст окрест. Яков Платонович вспомнил о бешеной, до красных кругов перед глазами, вспышке ревности, обуявшей его, когда Аннушка, ЕГО АННА, ходила ночью в номер к инженеру Буссе (нет, не зря всё-таки мерзавца пристукнули, сам бы голыми руками его придушил за то, что посмел к Анне приставать!). Вообще, мерзкое вышло дело с этим инженером: бумаги украли, Буссе убили (не велика и печаль, а всё ж досадно, что не сберегли), ещё и с Анной Викторовной поссорились так, что она из города сбежать вознамерилась. А всё потому, что не поняла, как дорога стала ему, Якову, как он ревновал её к инженеру. Ему-то самому казалось, что все мысли и чувства едва ли не на лбу прописаны, но Аннушка, душа доверчивая, видела лишь внешнюю холодность и смертельный яд слов. Нет, права Лизхен, не стоит надеяться, что окружающие мысли читать умеют, нужно называть вещи своими именами и не таиться, хотя бы от родных.
Яков досадливо качнул головой (вечно сестрица права, а самое неприятное, что и сама знает об этом!) и негромко, на брата не глядя, уронил:
- Я беспокоюсь о тебе, ты тоже мог пострадать.
Если бы земля разверзлась под копытами коней, если бы из чахлых придорожных кустов выскочил отряд черкесов, если бы по Петербургу разнеслась весть о том, что Британия готова стать частью Российской империи на веки вечные, Платон Платонович и то меньше бы удивился. В политике, как и в любви, невозможного не бывает, черкесами бравого боевого офицера не испугать, землетрясения, пусть и редко, но тоже случаются, а вот то, что Яков, с детских лет за свою сдержанность и скрытность прозванный Сухариком, об этих самых чувствах - более того, страхах - заговорил, было невероятно.
- Яков, ты чего, заболел? – Платон машинально, как маменька всегда делала, протянул ладонь, лоб брату пощупать.
Звучный шлепок по руке и колючий взгляд ставших похожими на осколки льда глаз показал, что со здоровьем, по крайней мере, физическим, у Якова Платоновича всё благополучно.
- Дурак ты, Платон, - фыркнул следователь, отворачиваясь и замолкая.
Платон Платонович задумчиво почесал нос, но толковых размышлений там не обнаружил, не нашлось их и в темечке, и в морщинке меж бровями, видимо, они перебазировались куда-то ещё. Штольман-младший нетерпеливо поёрзал, искоса поглядывая на брата, но тот не поворачивался и беседы не начинал.
«Обиделся, - решил Платон, опять посматривая на брата, - вот же ёлки колючие, сосенки пахучие, Сухарик-то наш, похоже, оживает! Ай да Анна Викторовна, ай да умница! Только мне-то теперь что делать? Я-то тоже хорош, гусь лапчатый, ко мне по-человечески, а я как болван последний!»
- Яш, - Платон Платонович положил брату руку на плечо, - прости. Я дурак, я знаю. Признаю свою вину, меру, степень, глубину.
- Ты ещё лбом об пол побейся, - иронично посоветовал Яков, чуть улыбнувшись самыми уголками губ. – А как легче станет, скажи: это ведь не первое венчание тайное, верно?
Штольман-младший принахмурился, помолчал, что-то прикидывая, и коротко кивнул. Что верно, то верно, тайных венчаний в столице хватало, некоторые совершались по зову сердца, иные корысти ради, а какие-то и во имя мести, дабы опорочить жениха или невесту, а вместе с ними и их почтенные семейства, как правило, хорошо известные в городе.
- Тайное венчание не первое, - повторил Яков, - а смерть новобрачных сразу после венчания произошла впервые.
Платон насторожился, словно почуявшая след гончая:
- Хочешь сказать, что кому-то не угодил Олег?
Следователь бровью повёл:
- Что предположения строить, фактов нужно побольше собрать.
- Я помогу, - Платон Платонович глазами сверкнул, - всех на уши подниму, а найду отравителя!
- Всех не надо, просто узнай как можно больше об Олеге, - Яков Платонович помолчал. – Священника я беру на себя, а Василису и её семейство поручим Анне Викторовне.
- Да стоит ли… - засомневался Платон, - дело-то нешуточное.
Яков тепло улыбнулся, в серых глазах, обычно холодных, словно весенний лёд, точно солнце воссияло:
- Анна Викторовна не простит, если мы её от дела сего отстраним. Она уж, наверное, своё частное расследование затеяла.
И опять мелькнуло в голове Платона Платоновича, что не так и плоха женитьба, может она и радость подарить, и льды душевные растопить. Главное – избранницу достойную встретить, чтобы стала она не просто женой, а второй половиной, частью тебя самого, бесценным даром небес, ангелом, посланным во спасение души. И очень важно сего ангела не оттолкнуть, когда встретится он на твоём пути, не променять его на всяческие диавольские искусы, не загубить ревностью или холодом.
Пока брат витал в облаках, Яков Платонович заприметил тощенькую девчушку, торгующую цветами. Видимо, не шли у торговки дела в этот день, она зябко ёжилась под порывами усилившегося к ночи ветра, переступала с ноги на ногу, посиневшими руками протягивая редким прохожим скромные букетики цветов, любовно взращенных на окошке.
- Стой, - приказал Яков и не дожидаясь полной остановки саней, спрыгнул и поспешил к девчушке.
- Благодарствую, барин, дай Вам Бог здоровья, - раздался в тишине вечерней улицы дрожащий девичий голосок, а потом стук башмачков по покрытой ледком мостовой.
Платон Платонович с нескрываемым изумлением воззрился на брата, неловко сжимающего в руках букет. Цветы и Яков были, с точки зрения его родственников, понятиями взаимоисключающими друг друга, господин следователь в вопросах ботаники - полный профан и, как порой шутила Лизхен, малину от крапивы отличить не мог.
- Яков, - Платон понимал, что рискует, но остановиться не мог, - а ты точно не заболел?
Штольман-старший глазами сверкнул и бережно спрятал за полу пальто скромный букетик. Не говорить же, что маленькие красные цветочки напомнили дело Демиурга, поздний вечер во дворе князя, красный цветок, сорванный с клумбы и горячую от волнения ладошку, прижатую к губам.
Сколько нежности было в ясных голубых глазах Аннушки, сколько тепла и заботы в короткой просьбе беречь себя! Тогда Яков, на миг позабыв о том, что он взрослый мужчина, как впервые влюблённый юнец загадал: коли примет Анна цветочек, значит, любит она его, значит, никто и ничто не разлучит их, все преграды одолеют. И ведь как ни наивен был загад, а сбылся, всё так и случилось, как мечталось, да что там, даже лучше! Яков поправил пальто, спасая цветы от становящегося всё сильнее холода и бездумно принялся созерцать проносящиеся мимо дома, ворота, грязноватые переулки, закрытые на ночь витрины, облитые, словно маслом, неровным светом фонарей. Ему было тепло и покойно, дома ждала любимая жена, брату, притихшему рядом, ничего не угрожало, а душегуб, пока неведомый, непременно будет изобличён и наказан. Более же ничего господину следователю для умиротворения и не надо было.
***
Анна Викторовна, за время отсутствия супруга успевшая выпытать у призрачных родственников всё, что они знали о Василисе, Олеге, их друзьях и родственниках, дремала в кресле в гостиной, вздрагивая и подскакивая каждый раз, как ей мерещился шум за окном. Нет, право слово, небольшие городки, вроде Затонска, определённо выигрывают в сравнении с Петербургом! Конечно, столица прекрасна, изысканна, словно признанная красавица бала, но тут на ночь глядя из дома не выскочишь и в полицейское управление делиться полученными сведениями, не отправишься, потому как, во-первых, до этого самого управления ещё дойти надо, а во-вторых, позднюю посетительницу могут и не пустить.
Аннушка досадливо вздохнула, к окну подошла, нетерпеливо в темноту выглянула, прислушалась и огорчённо отвернулась. А ну, как случилось что страшное? Вдруг Якову беда грозит?