- Я буду помогать.
- Будешь, - Яков, всё ещё посмеиваясь, потёрся щекой о шелковистые волосы Анна, - тебя же всё равно не остановить.
Сердце Анны Викторовны таяло, словно ком снега, брошенный на раскалённую сковороду, колени превратились в желе, и чтобы не упасть, Аннушка обняла мужа, прижалась к нему, щедро делясь теплом и нежностью и ничего не требуя взамен.
- Анна, - выдохнул Яков, стискивая жену в объятиях.
В душе Штольмана сошлись в неравной битве следователь и муж, долг и страсть, служба и любовь. Прежде такого никогда не было, Яков Платонович чётко отделял дела служебные от личных, стараясь ни в коем случае их не смешивать, ведь следователь должен быть невозмутим и беспристрастен. Анна Викторовна каждую, даже случайную, встречу делала яркой и незабываемой, то чуть не раздавив его своим велосипедом, то замирая статуей, то щедро делясь полученными от духов сведениями, а порой напуская на себя такую чопорность, что столичный следователь чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, вызванным на разговор к отцу. Общение, начавшееся с моментов служебных, очень быстро перешло на личное, чувства вырывались из-под гнёта разума, и это было волнующе, беспокоило, словно заноза, но при этом будоражило, сбрасывая гнёт прошлого и открывая дверь в таинственный и неизведанный мир искренних улыбок, сердечных порывов и бесхитростных чувств, среди которых не находилось места расчёту и поиску выгоды.
- Я люблю тебя, Аннушка, - Яков чуть отстранился, заглянул в блестящие голубые глаза жены.
- А я тебя, Яшенька, - Анна погладила мужа по щеке, - но дома всё равно не останусь, и не проси.
Штольман рассмеялся, громко, от души, как смеялся только в детстве, когда самой страшной бедой было чахнуть в библиотеке над письмами Элоизы и Абеляра, тихонько костеря того злодея, что опубликовал их переписку полностью, без всяких сокращений, а порой ещё и со своими собственными измышлениями, будто они кому-то интересны!
- Я хотел попросить тебя сходить к родственникам Василисы. Что-то мне подсказывает, что со следователем они откровенничать не станут, а в управление их тащить, - Яков Платонович раздосадованно махнул рукой. Беда с этими столичными богачами, гонору на два железнодорожных состава, а разумения порой меньше, чем у кошки. Конечно, за время службы господин Штольман научился сбивать спесь, но если была хоть малейшая возможность добиться своего путями окольными, без лишнего шума, он такой шанс никогда не упускал.
У Анны Викторовны от удовольствия даже щёчки зарумянились:
- Я обязательно к ним схожу. Прямо сейчас и отправлюсь.
- Только не огорчайся, если беседы не выйдет, - напутствовал жену Яков Платонович, провожая её до дверей и целуя в щёку.
Аннушка согласно кивнула, подарила мужу ответный поцелуй и выпорхнула за дверь, на улице помахав рукой и, озорно улыбнувшись, послав Штольману воздушный поцелуй. Яков ответно улыбнулся, подхватил трость и саквояж, поправил шляпу и тоже покинул дом, направившись в полицейское управление. Нежного заботливого супруга сменил строгий следователь, суровый, словно холодное море, в коем и летом не тают ледяные глыбы.
Вызванный в полицейское управление священник, например, так проникся строгостью следователя, что на пороге кабинета замешкался и просительно на городового взглянул, безмолвно умоляя его забрать куда угодно, пусть даже в камеру, лишь бы подальше от этого давящего, точно могильная плита, места.
- Присаживайтесь, - Штольман кивнул на стул, расположенный напротив письменного стола.
Священник кротко вздохнул, осенил себя крестным знамением, молитву для укрепления духа прошептал и сел на стул, лица не пряча и спину не сутуля.
- Следователь Штольман, Яков Платонович, - Яков окинул священнослужителя быстрым взглядом, от коего не укрылось и сдерживаемое волнение, и сплетённые, дабы дрожь не выдали, пальцы рук, и некоторая скованность позы.
- Отец Никодим я, - священник коротко поклонился, - служу в часовне Святых праведников, что близ бывшего торгового тракта.
- И часто Вы венчания тайные проводите?
Отец Никодим губы поджал досадливо, помолчал, потом вздохнул глубоко, ладонью провёл по короткой бороде, живо напомнившей Якову Платоновичу Затонск, убийство профессора Анненкова и Антона Андреевича Коробейникова, переодетого послушником.
- Скрывать не буду, случалось, потому как убеждён, что лучше пусть, хоть и тайно, обвенчаны будут, нежели во грехе и без благословения господнего жить станут.
Яков Платонович хоть и был в глубине души согласен со священником, ничем сего внешне не проявил. Из-за стола вышел, на краешек стола присел, переводя разговор на более доверительный лад, и вопрос свой повторил, потому как желанного ответа не услышал:
- Так как часто венчания тайные проводите?
Отец Никодим опять бороду пригладил, губами пожевал, вспоминая:
- В этом месяце два раза обращались, в прошлом четыре, в декабре ещё один раз приезжали, а до того с самого лета тихо было.
- Вы не узнавали, все пары благополучно венчание пережили?
Вопрос прозвучал резко, пожалуй даже на грани богохульства, но священник не обиделся, рукой махнул, отчего широкий рукав монашеского облачения птичьим крылом плеснул:
- Господь с Вами, сын мой, все живы и в полном благоденствии, дай им бог и дальше всевозможной милости.
«Все живы, - мысленно повторил Штольман, - все тайно обвенчанные пары живы, а Олег и Василиса погибли. Почему?»
Яков Платонович вернулся за стол, передвинул справа налево чернильницу, строго посмотрел на священника:
- Пару, которую Вы вчера венчали, Вы ранее знали? Или, может, видели? Рассказывал Вам о них кто-нибудь?
Отец Никодим нахмурился, глаза вверх поднял, вспоминая, помолчал минуты три, а потом размеренно головой покачал:
- Девицу видал неоднократно в дни больших церковных праздников, во время которых верующие обходом по всем церквям да часовням идут, а вот молодца, лукавить не стану, ранее не встречал. Оно и понятно, господин из военных, у них свои часовни с церквями имеются.
Священник вовремя остановился, решив не озвучивать своих соображений о новомодных мыслителях, склонных сомневаться во всём, в том числе, вот богохульники, даже в существовании самого Господа Бога! Господин следователь-то, поди, из таких же будет, если вообще не иноверец, фамилия-то самая что ни на есть немецкая, а значит и веры её носитель католической. Отец Никодим перекрестился и зашептал молитву, некстати вспомнив взбудоражившую весной весь Петербург историю о коварных иезуитах, то ли погубивших, то ли едва не сведших в могилу сына благородного польского пана, решившего сменить католическую веру на православную, дабы обвенчаться с любимой.
- Значит ни с невестой, ни с женихом Вы лично знакомы не были, - Яков машинально потянулся в ящик стола за картами, но в самый последний момент руку убрал, священник и так не спешит откровенничать, не стоит его ещё больше против себя настраивать.
- Лично не имею чести знать, а девицу видел, - терпеливо повторил батюшка, подавляя нетерпение. Вот ведь, прости господи, служба у человека, по сто раз одно и то же вопрошать, мечом карающим на земле служить, от господ богатых да знатных пренебрежение терпеть, да ещё каждый день судьбу испытывать, со смертью в салки играть.
Никодим, коего когда-то в миру звали Прохором Антипычем, человеком был незлобивым, а потому всем сердцем посочувствовал господину следователю и возгорелся желанием ему помочь. Только вот чем, если жених и невеста в одинокую часовенку пришли только один раз, на венчание, которое завершилось для них смертию? Священник задумчиво губами пошевелил, головой покачал, дабы мысли, вспугнутыми зайцами скачущие, хоть немного угомонились и стройными рядами встали, бороду пригладил, да и возопил во всё горло:
- Вспомнил! Слава тебе, господи, вспомнил!
От могучего баса отца Никодима господин следователь едва на месте не подпрыгнул, зыркнул так, что все мифические существа, способные взором в прах или камень обращать, почувствовали себя посрамлёнными, и вопросил строго, словно ангел в день страшного суда: