- И что же Вы такое вспомнили?
- Вспомнил, - отец Никодим от удовольствия даже в ладоши прихлопнул, по-мальчишески гордясь своей сообразительностью, - вспомнил, как есть вспомнил!
- Вы меня заинтриговали, - Штольман насмешливо приподнял бровь.
- Служка у меня другой был, - священник опять взмахнул рясой, словно намереваясь воспарить над столом господина следователя. – Так-то всегда Михаил на венчаниях, а тут другой был, Егор, он… - Никодим замялся, - милостью божией отмечен.
- В каком смысле?
Священник губы поджал, силясь совместить духовное с мирским, ответил осторожно, словно по тонкому льду шествуя:
- Блаженен он, снисходит на него иногда милость божия, и становится он гласом божиим.
Во взгляде господина следователя отчётливо читалось скептическое недоверие, левая бровь приподнялась и изломилась в холодной насмешке, но голос меж тем оставался ровным и сдержанным:
- И что же Егор провозгласил Олегу Петровичу и его невесте?
Отец Никодим от столь невинного вопроса даже взмок весь, плечи опустил, словно из него разом весь воздух выпустили:
- Когда Егор имя новобрачных узнал, побелел весь, затрясся, а потом сказал, что не должно нам венчание проводить, потому как смерть за ними придёт и с собой обоих заберёт.
- Так прямо и сказал: смерть придёт?
Тон Якова Платоновича оставался скучающе-скептическим, словно он лишь из вежливости продолжал беседу и ни единому слову в ней не верил, однако те, кто имел честь хорошо узнать господина Штольмана, непременно заметили бы, как в глубине глаз его вспыхнул яркий огонёк интереса. Отец Никодим господина следователя знал плохо, а потому мнимым равнодушием оскорбился до глубины души, весь мальчишеский запал растерял, пробурчал неохотно:
- Так прямо и сказал, какой мне резон Вам врать? И вообще, дел у меня в часовне не меряно, не считано, недосуг мне с Вами тут беседы разводить.
Услышав обиженную отповедь, Штольман опустил голову, пряча добродушную усмешку. Будь в кабинете Анна, она непременно ринулась бы на защиту всего логике не поддающегося вообще и неправедно оскорблённого священника в частности. Анна Викторовна – натура впечатлительная, с обострённым чувством справедливости, ух, она бы по поводу скепсиса высказалась! Яков так отчётливо представил свою супругу, что на миг помстилось: рядом она, стоит за плечом, на священника с состраданием смотрит. Штольман не утерпел, оглянулся, никого не увидел и чуть слышно вздохнул, тут же за свою мимолётную слабость себя укорил, головой качнул, на служебный лад настраиваясь:
- Егора где найти можно?
Никодим бороду пригладил, ответил степенно, размеренно, как служителю церкви и подобает:
- Так, знамо дело, где. У отца Иллариона.
Яков Платонович резко втянул носом воздух. С отцом Илларионом у Штольмана знакомство было давнее и отнюдь не дружеское: оба упрямые, гордые, решительные, за свои убеждения горой стоящие, но при этом один верил в божественное, а другой в логику и разум. Когда один ревнивец, зарезавший жену, прикрыл свой грех облачением послушника, отец Илларион ни в какую не пожелал выдать его господину следователю. Штольман готов был обвинить священника в укрывательстве преступника, если бы через три дня душегуб не свалился в колодец и не сломал себе шею. Что это было: божий ли промысел или же вполне земная месть, Яков Платонович не знал до сих пор, так как провести расследование сей кончины ему никто не дал. Ясно было одно: отец Илларион греховодникам не попустительствовал, и на том спасибо.
- Ну что ж, - Яков вздохнул тягостно, понимая, что неприятной встречи не избежать, - благодарю за помощь. Из города не уезжайте, могут возникнуть ещё вопросы.
- Да господь с Вами, куда я поеду? Часовенка же у меня, - отец Никодим поднялся, помялся немного, а потом осенил следователя широким крестом. – Храни Вас господь, сын мой.
Стального отлива глаза Штольмана смягчила лёгкая улыбка. Священник не знал, что Яков Платонович вспомнил о своём голубоглазом ангеле-хранителе, неустрашимой и романтичной непоседе Аннушке, ставшей его путеводной звездой.
***
Случайно ли, что сама Анна Викторовна в сей момент тоже своего супруга вспоминала, призывая себе в помощь его невозмутимость и спокойствие? Конечно, Аннушка благодаря призракам уже знала, что родственники Василисы люди весьма своеобразные, если не сказать совсем уж жёстко, обвинив их в самодурстве, которое более пристало бесящимся от скуки провинциальным помещикам, чем уважаемым жителям столицы. Личная встреча показала, что Василисушке не просто не повезло с родственниками, а крупно не повезло. Зато сразу стало понятно, почему бедная девушка согласилась на тайное венчание, которое бросает тень на доброе девичье имя. Из такой-то семьи быстрее ветра понесёшься к любому, кто позовёт, даже на наружность и нрав смотреть не станешь.
Анну Викторовну сначала держали в передней, словно просительницу какую, выпытывая, кто она и зачем пожаловала, затем, когда барышня начала уже закипать, точно походный самовар, пригласили в гостиную, где её принял не глава семьи, а какой-то то ли поверенный, то ли дальний родственник. Мужчина из глубин матово поблёскивающего кожаного кресла сальным взором обшарил Анну Викторовну, отчего она гадливо передёрнула плечами, и мурлыкающим тоном предложил присесть.
- Благодарю, - холодно отозвалась Анна, опускаясь на низенький стульчик с пыточно-прямой спинкой.
- Позвольте представиться, Герман Владимирович, - мужчина поднялся из кресла, отвесил глубокий поклон и опять сел, не сводя с Анны Викторовны блестящих глаз, - с кем имею честь?
- Анна Викторовна Штольман.
При упоминании фамилии Штольман по лицу Германа Владимировича скользнула лёгкая гримаска, голос потерял сиропность, а поза развязность. Мужчина посуровел, подобрался в кресле, словно готовился отражать незримую атаку:
- Прошу простить моё любопытство, следователь петербургского отделения полиции Яков Платонович Вам родственник?
- Муж, - гордо ответила Анна, и не думая скрывать столь милое сердцу родство. – Яков Платонович – мой супруг.
Германа Владимировича откровенно перекосило, он невнятно пробормотал что-то, что в равной мере можно было считать и поздравлениями, и сожалениями, нервно вытер лоб и выпалил:
- А говорят, Вы с духами общаться можете?
- Совершенно верно, - сей факт Анна Викторовна скрывать тоже не собиралась, благо в Петербурге, да ещё и за широкой спиной любимого Яшеньки, а также полковника Варфоломеева, занятия спиритизмом ничем предосудительным не считались.
Герман Владимирович окончательно скис, неуклюже поднялся из кресла, нервно рванул узел шейного платка и пробормотал, тщательно избегая взгляда голубых глаз Анны:
- Пожалуй, Вам лучше побеседовать с Тимофеем Макаровичем, сей момент я его позову.
Анна ответить ничего не успела, грузный Герман Владимирович выскользнул из комнаты быстрее ошпаренной кошки, за дверью звучно выдохнув и прошипев что-то неразборчивое. Какой из всего этого следовал вывод? Правильно, только один: Якова Платоновича тут знали и опасались. Аннушка улыбнулась, с нежной гордостью подумав о муже. Какой же он всё-таки замечательный, как ей с ним повезло! Яша самый чудесный, самый настоящий, с ним никто не сравнится! А какой у него голос, а глаза, такие проницательные, кажется, всё насквозь видят.
- Угу, до мельчайших косточек просвечивают, только вот чувства девичьи неведомы остаются, - фыркнула тётка Катерина, появляясь перед племянницей и тыкая ей в грудь полупрозрачным пальцем. – Ты, душа моя, не о том думаешь, нынче не время в облаках витать, тебя, тетёху, неровен час из дома с позором выставят али потравят, а ты и знать не будешь.
- Никто меня не отравит, - возмутилась Анна, - им это невыгодно.
Катерина закатила глаза:
- Невыгодно было Увакову со Штольманом связываться, князю Якова Платоновича на дуэль вызывать, герою нашему на обеих дуэлях в воздух стрелять, но их же ни одного сии расчёты не остановили, верно? А уж Яков-то Платонович должен был головой думать, тоже мне, рыцарь печального образа!