Меж тем примеченная городовым незнакомка всё тем же уверенным твёрдым шагом дошла до одного уютного и ничем не примечательного дома, машинально, по врождённой, с молоком матери впитанной привычке прихорашиваться, поправила шляпку и подошла к двери. Постучать не успела, дверь широко распахнулась, едва не угодив посетительнице по лбу.
- Еxcusez-moi, - Платон Платонович обезоруживающе улыбнулся, - я так неловок. Чем я могу искупить свою вину?
Лучистая улыбка, а пуще того, голос, коему господин Штольман без труда мог придать очаровывающую бархатистость, действовали на барышень безотказно. Девушки непременно вспыхивали нежным, будоражащим кровь, маковым цветом, начинали теребить локоны или перчатки и лепетали что-то ласковое и маловразумительное. Пышнотелая же незнакомка даже бровью не повела, посмотрела с вежливой строгостью, чуть склонила голову в лёгком поклоне и ответила без всякого жеманства:
- Доброе утро, Платон Платонович. Извинения излишни, Вы меня не задели. А сейчас прошу меня простить, мне нужно идти.
Привыкший к восхищению Платон почувствовал себя задетым, да что там, даже оскорблённым этой незнакомкой! В груди пробудился огонёк любопытства, голос стал ещё более чарующим и обволакивающим, словно у легендарной Сирин-птицы:
- И куда же Вы так спешите, сударыня? Возможно, я смогу быть Вам полезен?
Дама вздохнула, в глубине угольно-чёрных глаз сверкнуло что-то удивительно похожее на раздражение:
- Вы вне всякого сомнения сможете оказать мне любезность, если пропустите. Разве Вам не говорили, что неприлично держать гостя, тем более даму, на пороге?
«Ого, а у дамочки не язык, а жало осиное, - Платон Платонович едва сдержался, чтобы не прицокнуть языком, - интересно знать, к кому она так рвётся? К Анне Викторовне, чтобы попросить её сеанс спиритический провести? Нет, сия особа если и верит, то уж точно не в духов, а исключительно в себя саму. Значит, к Якову. Любовницу отметаем сразу, несчастную жертву, молящую о помощи, тоже. Что остаётся? Или земное воплощение богини Немезиды, взывающей к отмщению, или…»
Платон даже поперхнулся и закашлялся от неожиданной догадки. Конечно, он давно знал, что у столичного следователя много агентов, иначе никак, Петербург слишком большой, чтобы во всём полагаться на себя самого и горячо любимую супругу, тут волей-неволей начнёшь привлекать в помощь людей разного сословия, включая тех, кто не в самых дружественных отношениях с законом. Но то, что агентом, точнее, агентессой может оказаться столь примечательная особа, оказалось для бравого военного полнейшей неожиданностью. Платон Платонович всегда испытывал особый интерес к барышням, скажем так, приятно отличающимся хоть чем-либо от всех прочих. Конечно, благовоспитанная особа, держащая очи долу и не смеющая рта раскрыть без дозволения супруга в быту, чего греха таить, определённо удобна, но с ней же от тоски или повесишься через месяц (и это в лучшем случае!), или во все тяжкие пустишься. То ли дело барышня с характером, способная, если возникнет необходимость, и отпор дать, и в ночь за тобой следом помчаться, и в окошко, минуя все преграды и запоры, выскользнуть. С такой, само собой, беспокойно, подчас хлопотно, зато никакая тоска не одолеет. А если девица помимо своеволия ещё и разумом наделена, да при этом не норовить командовать, точно фельдфебель на плацу, то становится она не просто занимательной особой, а самой настоящей мечтой. Неудивительно, что именно такие и стали спутницами жизни мужчин славного рода Штольман, жаль, что на долю самого Платона такой не досталось.
Платон Платонович самым любезным образом принял у незнакомки пальто, вызвался проводить к Якову в кабинет (точно агентесса, не подвела логика!), но получил мягкий и оттого ещё более категоричный отказ. Мол, мерси, но мы сами справимся, а Вы, сударь, помнится, шли куда-то, вот и идите, нечего тут ушами хлопать. Конечно, незнакомка всего этого не говорила, но военный, привыкший по долгу службы читать и между строк, угадал всё безошибочно. Картинно хлопнув себя ладонью по лбу, Платон Платонович провозгласил:
- Я забыл совсем, меня же Яков зайти просил!
Незнакомка в ответ даже бровью не повела, лишь в самой глубине глаз искорка малая вспыхнула, да в голосе сладком до сиропности насмешка лёгкая, а оттого едва приметная, скользнула:
- Ну что ж, раз Вы такой послушный брат, полагаю, я вполне могу Вас пропустить вперёд.
- Ни в коем случае, - Платон Платонович одарил даму своей самой лучезарной и обаятельной улыбкой, - мы последуем к Якову вместе.
По всем канонам романтического жанра дама должна была дрогнуть, в конце концов, даже самые неприступные крепости падали под напором русского воина, но черноглазая особа явно относилась к породе несокрушимых твердынь. Она вежливо поклонилась и направилась к кабинету Якова Платоновича даже не дожидаясь спутника. Платону, чтобы догнать агентессу, пришлось прибавить шаг, благо хоть, не довелось трусить, словно собачонке за любимой хозяйкой. Упрямый, как и все мужчины рода Штольман, записной сердцеед предпринял ещё одну попытку обратить на себя внимание.
- Сударыня, Вы изволили назвать меня по имени, но я, к своему искреннему сожалению, не могу ответить любезностью на любезность, так как не имею чести знать Вас.
Дама помолчала, явно не желая завязывать знакомство (интересно знать, почему?), но правила приличия всё-таки взяли верх.
- Госпожа Терёхина, Аглая Николаевна.
Платон Платонович расплылся в довольной улыбке, ещё бы, хоть и крошечная, да победа, и проворковал словно голубь по весне:
- Я сохраню Ваше имя в самом заповедном уголке памяти.
И опять черноглазка поступила не так, как обычно принято у барышень. Вместо того, чтобы кокетливо хихикнуть, засмущаться или же ещё как-то проявить интерес, дама лишь плечиком повела:
- Не стоит. Вряд ли нам доведётся ещё раз встретиться.
- А если я буду настаивать?
Чёрные глаза вперились в самую душу Платона Платоновича, звонкий голосок отчеканил деловито и строго:
- Платон Платонович, я не сомневаюсь, что Вы легко найдёте себе как забаву на час, так и верную спутницу на всю жизнь, а потому настоятельно прошу оставить меня в покое. Я здесь по делам служебным.
Будь господин Штольман более горячим и менее наблюдательным, сей отповедью и закончилось бы его краткое знакомство с госпожой Терёхиной, но Платон Платонович сумел приметить в глазах неприступной дамы тщательно скрываемую от досужих взоров боль. А ещё тоску, смешанную с отчаянием и безысходностью. Таким взором смотрит потерявшая кормильца и схоронившая ребятишек вдова, вернувшаяся на пепелище когда-то родного и любимого дома. И надо жить дальше, вставать на ноги, только где сил взять, за что зацепиться в этом мире, ставшем таким холодным и враждебным? Платону стало стыдно.
- Уверяю Вас, Аглая Николаевна, у меня не было ни малейшего намерения оскорбить Вас. Примите мои самые глубочайшие извинения…
И опять госпожа агентесса поступила не так, как принято и ожидалось. Вместо того, чтобы разразиться высокоморальной проповедью или покуражиться (глупости это, что повинную голову меч не сечёт, только по-настоящему благородный человек откажется на сгорбленной покаянием спине обидчика чечётку отстучать), госпожа Терёхина плечиком пожала:
- Извинения приняты. Так Вы проводите меня? Полагаю, Яков Платонович уже давно ждёт, мне не хотелось бы опаздывать.
Платон Платонович готов был весь путь до кабинета братца на руках преодолеть, лишь бы черноглазая агентесса взглянула ласковее, но дама явно была настроена на дела служебные, а потому Купидону только и осталось, что повесить печально лук за плечо и улететь на поиски более доступной для его стрел жертвы. К счастью, Фортуна, дама прелестная, а потому взбалмошная и капризная, одарила своего любимца Платона Платоновича благосклонной улыбкой. Яков не стал брата из кабинета выпроваживать, кивнул на кресло, предлагая приобщиться к делам служебным. Штольман-младший ощутил себя семилетним мальчишкой, которого старшие братья и папенька, о, счастье безграничное, взяли с собой на охоту. К слову сказать, на той охоте Платоша был весьма полезен, потому как подхватывал подстреленную дичь едва ли не прямо в воздухе.