- Должен же я знать свою невесту.
Аргумент, коий вогнал бы в краску многих прелестниц, на Аглаю Николаевну впечатление произвёл прямо противоположное. Дама напряглась, отстранилась и отчеканила:
- Глупости это всё. У нас с Вами поручения от Якова Платоновича…
- Он Вам нравится? – Платон легко переменил положение, чтобы видеть глаза дамы. – А может, Вы в него влюблены?
В чёрных глазах отразилось неподдельное изумление:
- Кто… нравится?
- Мой брат, - Платон вспомнил о том, что братьев у него буквально на любой вкус и добавил, - Яков.
Аглая Николаевна звонко и заливисто расхохоталась, вызвав улыбки прохожих и превративших в озорную и проказливую девчонку. Платон же испытал странную смесь досады и… облегчения. Неужели он так проникся ролью жениха, что начал ревновать эту даму, такую загадочную и непохожую на других, к Якову? Платон Платонович потряс головой, опять завладел ручкой Аглаи и промурлыкал, нежно целуя тонкие пальчики:
- Неужели Вы считаете моего брата недостойным своего внимания?
- Прошу меня простить, - Аглая мягко высвободила руку, смахнула выступившие на глаза от смеха слёзы, - Яков Платонович, вне всякого сомнения, достоин той любви, что ему дарит Анна Викторовна и вся ваша семья, но для меня он друг, - дама задумалась, с рассеянной улыбкой глядя на Неву, - точнее, наставник, ангел-хранитель, если угодно.
Платон вспомнил строгие, словно из камня высеченные черты лица Якова, затем честно попытался представить брата ангелом и не смог. На трезвую голову подобные фантазии не приходили.
- Вы меня заинтриговали, сударыня, - Платон Платонович продолжил прогулку, ласково придерживая спутницу за локоток. – Я молю Вас поведать мне историю Вашего знакомства с моим братом.
Аглая пожала плечами. До лавки, где им предстоит заказывать фужеры, путь неблизкий, особенно, если учесть этот променад по Невскому, отчего бы и не скрасить дорогу беседой. Тем более, что собеседник хорош, внимателен, наблюдателен, заботлив… Эх, сердце проклятое, до чего же плохонький материал пошёл на твоё создание, под любым жарким взором плавится, от любой нежности распаляется, и ведь никакой устойчивости со временем не возникает. Кажется, раз обожглась, довольно, заперла все мечтания глупые на замки пудовые, ан нет, стоило только надежде бредовой пальчиком поманить, и опять сердце затрепетало, любви взалкало! Дама досадливо вздохнула, пальчик наставительно подняла:
- Расскажу всё без утайки, только при одном условии, - Платон Платонович горячо пообещал исполнить любой каприз своей спутницы, - Вы меня жалеть не будете.
Платон молча поклонился, в силу фамильной наблюдательности и рассудительности уже предугадывая ход истории.
Рассказ оказался прост, а потому ещё более страшен и печален: родилась и выросла Аглашенька в семье солидной купеческой в Нижнем Новгороде. До осьмнадцати лет росла в доме родительском в холе и неге, ни в чём отказу не зная, а потом беда стряслась лютая. Маменька застудилась и померла, папенька еле потерю жены пережил, все свои надежды и чаяния на дочь возложил. Аглаша же полюбила гусара лихого, приехавшего к ним в город в права наследства вступать, да так сильно полюбила, что поверила его речам жарким, обо всё на свете забыла. Красавцу военному, как оказалось при оглашении завещания, в наследстве отказали, батюшка же Аглашин, вопреки чаяниям дочери, жениха не принял, более того, из дома выгнал и на порог велел не пускать. И сколько девушка ни рыдала, сколько в ногах у сурового родителя ни валялась, решение своё купец не изменил. Гусару сия строгость сильно не по вкусу пришлась, задумал он отыграться, да ещё как, с размахом, коим славится душа русская. Подговорил он Аглаю бежать с ним из родительского дома, божился, что непременно женится на ней, как только в Петербург приедет. Влюблённая девица согласилась, толком даже и не раздумывая.
Дорога до Петербурга прошла в жарких ночах да сладких речах, а едва лишь в столицу прибыли, как гусар исчез. Сказал, что ему-де надо в церковь съездить, приказал пролётку подать, да и отбыл в неизвестном направлении. Аглаша его день прождала, ночь проплакала, а наутро искать кинулась. Только где же его сыщешь, соколика, Петербург, чай, не деревенька в три двора, в столице людей много проживает, да и не факт, что гусар в другой город не подался, другую дурёху обольщать. Что было несчастной брошенной девице делать? Домой ворочаться? Боязно, папенька в гневе лих, с него станется и зашибить, да и кто её после такого срама возьмёт в жёны в родном городе? Все пальцем станут показывать, вслед плеваться, ворота дёгтем измажут, никто с их семейством и дел вести не захочет. Аглая попыталась найти хоть какую ни есть службу, но в приличные места девицу сомнительной репутации не брали, а совсем уж на дно валиться и самой не хотелось. В отчаянии барышня решила повеситься. Выбрала ночь потемнее да сук покрепче, набросила на него сделанную из оборок верёвку и…
- Осмелюсь заметить, сударыня, без Вашего тела это дерево смотрится ничуть не хуже.
Спокойный голос подействовал на Аглаю как выплеснутое в лицо ведро воды. Барышня ойкнула, развернулась крутенько, едва на ногах устояв и во все глаза воззрилась на рослого широкоплечего мужчину в штатском. Незнакомец набалдашником трости чуть коснулся конца шляпы, приподнял уголки губ, не улыбнувшись, лишь обозначив улыбку, и коротко отрекомендовался, словно встретились они в бальной зале, а не в сумрачном парке поздним вечером:
- Штольман Яков Платонович. Что, совсем плохо?
Аглая всхлипнула, напоминая, что нужно быть сильной, непременно сильной, а потом не выдержала и разрыдалась в голос. Яков отвёл барышню на скамейку, терпеливо пережидал потоп, затем протянул платок и ровным тоном, словно речь шла о погоде, уточнил:
- И что Вы намерены делать?
- А что мне остаётся, - Аглая мотнула головой в сторону петли.
- Домой, я так понимаю, возвращаться не будете?
Барышня так отчаянно замотала головой, что волосы выбились из причёски и прилипли к мокрым щекам. Штольман задумчиво покрутил трость, похлопал ей по ладони:
- Что ж, есть у меня для Вас одно интересное предложение.
- Я в публичные не пойду, - выпалила Аглая и тут же отчаянно покраснела под насмешливым, пронизывающим насквозь взглядом.
Яков Платонович одним взором не ограничился, бровь приподнял, кашлянул весьма выразительно и едва ли не на распев протянул:
- Вынужден признать, сударыня, у Вас весьма занимательные представления об интересных предложениях. Уж не знаю даже, разочарую я Вас или нет, но я полицейский, всё противозаконное мне глубоко чуждо.
Аглая, пунцовая настолько, что об её щёки можно было зажигать лучины, облегчённо выдохнула. В том, что господин Штольман говорит правду, барышня ни капельки не сомневалась, кому ещё, как ни полицейскому, могли принадлежать такие сдержанные манеры, проницательный, кажется, насквозь тебя просвечивающий взгляд и буквально каждым жестом излучаемая сила и уверенность? Позднее, уже став агентессой, Аглая узнает, что данные качества присущи также шпионам, профессиональным шулерам и опытным наёмным убийцам, но в полутёмном парке барышня этого ещё не знала. И слава богу, иначе она вряд ли бы столь опрометчиво согласилась на интересное предложение Якова Платоновича, и кто знает, что бы тогда было дальше.
- Что мне нужно делать? – Аглаша машинально, по исконной женской привычке, унаследованной если не от прародительницы Евы, то прекрасной и коварной Лилит всенепременно, поправила волосы и одёрнула платье. – Я умею вести дом, вышивать шёлком, а также золотыми и серебряными нитями, заполнять домоводческие книги…
- Достаточно, - Штольман с лёгкой усмешкой приподнял ладонь, - я уже понял, что нет числа Вашим талантам. Давайте продолжим наш разговор в более уютном месте, полагаю, Вы проголодались, да и я, признаться, не откажусь от ужина.
Приглашение разделить трапезу таит в себе немало опасностей для прелестных барышень, но Аглая разумно решила, что терять ей всё равно уже нечего, а Яков Платонович за всё время ужина не дал ни малейшего повода усомниться в собственном благородстве.