Га-га-га!.. Славка, долго потягиваться будешь?
Славка-бич высунул заспанную физиономию из-за двери, ежился от ветра, раздумывая, а стоит ли идти через весь двор, чтобы умыться.
— Славка, пасть порву! Га-га! За усы и в дихлофос, как таракана.
Боцман подскакивал к вагончику с громкоговорителем, тарабанил кулаком в дверь.
Громкоговоритель начинал хрипеть, шипеть, наконец взрывался блатным напевом:
«Водочка! Как хорошо на свете трезвым жить!»
Боцман, довольный, снова выскакивал на центр клумбы, что-то кричал, размахивал руками, таращил глаза, хохотал и ругался. Но его не было слышно. Это он для разминки дыхания костерил новый день.
На раскомандировке начальник в ударе:
— Чих-пых! Пиши заявление и вали на все четыре… Мне такой моторист не нужен: опять дэска не работала.
— Я всю ночь ее перебирал.
— Хе-хе! Он перебирал, — Боцман яростно пучил глаз, казалось, выхватит из-за пазухи если не фитильный пистоль, то, по крайней мере, ракетницу. — Я в дизелях не волоку, и то зашел в половине пятого, за пятнадцать минут наладил, а ты спал в душевой.
— Я — грелся! Откуда знать, что маслопровод забит? Случайность. Я двадцать лет с дизелями…
— Лошадь двадцать лет почту возила, читать не научилась… Пиши! — Решив за полминуты один вопрос, он переходил к следующему: — Балобаев, вчера пил? А ведь у нас «сухой закон» не отменен. — Боцман пытался придать бандитской роже вид административной рачительности и становился похож на волка из детской сказки, переодетого в бабушку: — Уходи, парень, по собственному желанию.
— Всего полстакана, другие вон…
— Другие работать умеют, — Боцман рыкнул, щелкнув крепкими зубами, плечо вперед, грудь колесом: — Мишка ночью сорок метров набурил, у него третий разряд, а ты с пятым всю смену гайки подкручиваешь.
У Клюшкина глаза как помидоры. Боцман видит их и хохочет:
— Камушки с горы катаем? Бильярдом развлекаемся?!
— Взрываем. Сыплет и сыплет… Там сай, — сипло оправдывается Клюшкин.
— На скалах опохмелишься! Возьмете еще одного уркагана, затащите трубопровод.
Обольем склон водой, заморозим и начнем врезку.
— Раскумарил, начальник!
Работяги толпой вывалили из раскомандировки, тарахтя и подымливая, их ждал участковый автобус — появился уже и такой. Жертвы дня скулили: самодур! князек!
Найдется и на него управа.
Работяги кивали, смущенно соглашались, неохотно сочувствовали уволенным: не без самодурства начальник, но, вообще-то, необидный. С ним, бывает, поругаешься, а зла нет, не то что Такырбас: тот только посмотрит — а его уже по стене размазать хочется, слово скажет — думаешь, поскорей бы зубы почистить… Да и как посмотреть: раз моторист — обеспечь светом, раз бурилыцик пятого разряда — давай метры, не чеши языком.
Участок разделился надвое. Новые вагончики заняли приехавшие вместе с Боцманом, напротив — выгоревшие на солнце, посеченные ветрами и песком, здесь все остальные. Прибывшие на своей стороне вывели краской «ул. Ташкентская». Ветераны не остались в долгу и на своем обшарпанном вагоне написали «ул. Алма-Атинская».
Новые проходчики держались особняком, считая себя привилегированными. Но когда пришло время первой зарплаты и они ставили подписи в ведомости вперемешку с алмаатинцами, потом толпились возле конторы, надеялись, что есть другая ведомость, особая, ведь Такырбас клятвенно обещал приличную зарплату — а тут голый тариф.
Загудела, засомневалась улица Ташкентская.
Как можно? Бросили прежнюю работу, квартиры, жен, не с бухты-барахты явились на стройку: все сделали по уму, заслали разведчиков, протолкнули своего человека в начальники участка, затребовали гарантийное письмо, что в течение двух лет будут обеспечены квартирами в Алма-Ате. Шумели: мы — сила, мы — костяк участка, с нами надо считаться. И все-таки, сомневалась улица Ташкентская.
Боцман, ошарашенный, сидел в вагончике-раскомандировке, чесал кудлатую голову, плевал, стараясь попасть в урну метра за три от него, огрызался:
— Откуда я знаю, почему? Сами видели, как я наряды закрыл. Обводит нас Такырбас: хитер, зараза! Не зря бородавка на глазу:
— Но ведь нужны же мы ему: не может же он не хотеть, чтобы работа была сделана в срок и качественно?!
— А если он нас и с квартирами на фонарь посадит? — пробубнил осторожный голос из-за спин, и двадцать глоток сдетонировали: — …Письмо… Суд… Придушим гада…