Когда же девушки неподалеку ягоды собирают или венки на праздник плетут, да музыку Метека заслышат — тотчас у них охота пропадает и к ягодам, и к цветам: вздыхать начинают, в воду зеркальную глядеться, да о помолвке мечтать. А порой и так бывало, что Каролинка или Ягнешка усядется на траве возле Метека, головку темноволосую назад откинет и, словно пташка лесная, песней сердечной зальется:
Старая мать Метека, в белехоньком чепце с кружевцом накрахмаленным, как только сын играть начнет, из хаты выйдет и, козырьком ладони глаза от солнца прикрыв, начнет высматривать — где Метек? Радовалась она, что вырос он таким красивым и веселым, что играет на скрипке хорошо, что девчата ему подпевают.
И вот однажды наступил июльский день — тихий и ясный. В долине, возле хат, розы запах чудесный источали, а на лугу свежескошенным сеном пахло.
Вышел Метек на луг. Скрипку любимую с собой принёс, на поваленный бук сел и, как мог задушевнее, заиграл, солнце восходящее встречая. Разнеслись вокруг звуки чудесные, чистые. И было в них всё сердце Метека — искреннее и юное.
Не думал Метек, что кто-то в безлюдьи этом находится, что тайком его слушает и зорких глаз не спускает с красивого лица парня. А были эти глаза темно-изумрудные, со странными удлиненными зеницами… Но Метек продолжал играть, ничего не замечая: звуками своей скрипки горы величественные прославлял, где вырос, словно елочка на краю горного плато.
Вдруг зашелестело что-то в сухой траве прошлогодней, возле самой груды камней. Скатился оттуда один камень, другой, третий… Сверкнуло среди них нечто — вроде бы золотая монета, кем-то потерянная. Встревожились шмели, даже мёд перестали сбирать на чабреце, что ночью расцвел. А мышка полевая, которая под кустиком земляники сидела, стрелой в норку юркнула.
Снова что-то блеснуло среди камней. Перестал Метек играть, скрипку на колени положил и посмотрел туда удивленно.
Диво какое-то! Диво… Видно, из тех, о которых мать ему в долгие зимние вечера рассказывала — когда еще он малышом был и сказки любил слушать…
Перед ним вдруг змея появилась — будто ее груда камней извергла! На спине змеи поблескивала серебристо-серая чешуя, похожая на искусно выкованную кольчугу. Огромна и величественна она была, а на голове у нее — корона из чистого золота. Этот-то знак королевский и сверкал на солнце, когда камни посыпались.
Немигающими глазами своими глядела змея на Метека. А были они зеленые, как изумруд драгоценный, только зрачки какие-то странно удлиненные.
— Ох, сила крестная, это же Змеиный Король… — прошептал парень. — Сам Король!
По рассказам матери знал Метек, что живет Змеиный Король в скалистой пещере под Бараньей Горой и неохотно людям на глаза показывается. Но если и появится перед человеком, то разве лишь когда привлечет что-либо необычное — выманят его из пещеры чьи-то песни дивные или музыка веселая. И тогда никому он ни малейшего вреда не причинит. Поэтому Метек снова скрипку поднял и начал играть.
Тем временем Змеиный Король к самым ногам хлопца приблизился и в клубок свернулся — только голову с короной и верхнюю часть туловища поднял. Слушая игру Метека, он с достоинством покачивался в странном змеином танце. Корона его, из золотых веток и листьев сплетенная, бросала вокруг отблески, словно лучи солнечные.
Долго слушал музыку Змеиный Король — пока не устал Метек и не кончил играть. Тогда повернул Король голову к парню и заговорил человеческим голосом:
— Очень ты меня порадовал, человече! Красиво и звучно играешь — далеко тебя слышно. И потому явился я сюда с Бараньей Горы, чтобы посмотреть: кто это так на лугу играет? А это ты, оказывается! Вижу — молодой ты и красивый. Скажи мне, как тебя зовут?
— Метеком при крещении нарекли. А по отцу — Облаз…
— Есть ли у тебя хозяйство?
— Да, есть небогатое. Во-он там!.. Видно нашу хату отсюда — под черешней стоит! Двое нас только на свете — матушка и я…
— Бедно живешь, — молвил на это Змеиный Король, — небольшое стадо пасешь на лугах… Но в глазах твоих веселость замечаю: когда играешь, гордо держишь голову — будто пан богатый и могущественный!
Улыбнулся Метек и так на это ответил:
— А чем же я не пан, ваша милость, Король? Живу в горах, люблю их сильно. Они для меня — весь свет белый! Надо мною лишь небо лазурное, да солнце. Солнцу одному я послушный и облакам, которые его закрывают порой. Они мне указывают, когда на косовицу идти, а когда — жатвой заниматься. По их воле и луга весной зеленеют, и черешня цветет, и ягоды в бору алеют!.. Под такой властью любо жить человеку — вольный он! Вольный, как пан!
— Мудро говоришь! — важно и степенно ответствовал Король Змеиный. — Теперь не дивлюсь тому, что игра твоя столь радостна и приятна всем, кто слушает тебя. Звучит она среди гор, красу их хвалит, да и твою жизнь тоже, человек!..
— Да, так оно и есть! Потому, что красиво тут у нас, и люди добрые вокруг живут. Почему же не хвалить их?
Но Змеиный Король ничего уже больше не сказал: скрылся так же тихо, как и явился — среди цветов и трав исчез. Однако с того времени часто к Метеку наведывался и охотно слушал, как тот играет. Потом по-дружески беседовал с парнем и всегда за игру благодарил.
Минуло лето. Отцвели горечавки, отцвел и вереск под пихтами. Собрали девушки всю бруснику в лесу. С каждым днем всё холоднее становилось — знобкий ветер подул с гор, сбрасывая на землю последние буковые листья пурпурные.
Реже теперь Змеиный Король с Метеком виделся. А однажды — в поседевшее от заморозка утро — и вовсе на луг не явился: не вышел из серых камней. К тому времени листья горечавок совсем пожелтели и, морозом побитые, на землю опали. Понял тогда Метек, что Змеиный Король, по обычаю рода своего, в глубокий сон зимний впал и скрылся во тьме скалистой пещеры под Бараньей Горой…
Далеко весть о Метеке Облазе разошлась. Знали о нем горцы из Муньцула и все жители окрест Бараньей Горы. Об искусстве его даже на ярмарке в самом Бельске рассказывали, а когда бывал он на «отпущении грехов» в Истебной или Конякове — друг другу на красоту парня показывали.
— Очи у него, словно у сокола… — шептались между собой девушки, если заходил он порой на воскресное гулянье вечернее.
— Никто так овензёк ловко не танцует, как Метек! — говорили гости на свадьбе в Кичоре.
— Никто так не сумеет играть, как он… — рассказывала соседям мать Метека. — Любит мой сын горы наши и леса. Радуется всему, потому что молод…
Неудивительно поэтому, что вскоре весть о дивном скрипаче и до Вены долетела — до самого императора.
А как раз в это время масленица была.
Надоели императору австрийскому все гости его, что в золоченых каретах ко дворцу императорскому каждый день съезжались на балы, да маскарады. В сон его тянуло от слов льстивых, которые только и слышал от толпы льстецов придворных. Дамы в кружевных нарядах и шелках расшитых куклами ему казались, а кавалеры их — паяцами, шутами.
И захотелось императору перемены. Когда услышал он слово о Метеке Облазе — молодом музыканте с далеких Бескидов — тотчас же приказал вызвать его в Вену. Пусть-де при дворе императорском игрой своей потешит государя милостивого и достойных гостей его. По приказу императора маршал двора послал в далекую горную деревню отряд воинский — все на конях вороных. А были эти солдаты одеты в треуголки с эмблемой императорской, в синие мундиры с красными воротниками и обшлагами, да в ботфорты лакированные — будто на праздник какой собрались!
Дивились им люди в тех местах, где солдаты проезжали, на офицера с длинными усами и огромной саблей глазели. Долго, с любопытством, отряд императорский взглядом провожали — пока не исчезал он за холмом или за лесом пихтовым.