Ускорил смельчак шаги.
— Хррмм… Хррмм… Ууффф… — кто-то так громко засопел, что воздух кругом заколыхался.
Лиственничная роща всё реже становилась. За нею — только лужок и ручей.
Снова надел кошки удалец и быстро на самое высокое дерево залез. Светло-зеленая густая хвоя надежно укрыла его в ветвях пихты. Раздвинул их Гжимек и осторожно выглянул на поляну, что под ним лежала.
— Ох!.. — крик застрял в горле у хлопца.
Одной рукой Гжимек себе рот закрыл, а другой — крепко за сук ухватился, чтобы с дерева не упасть от страха. То, что он увидел внизу, было страшнее всего, что человек себе представить мог! Хлопцу показалось, что всё это снится ему…
На мягкой мураве отдыхал… огромный дракон! Тело его было покрыто костяной панцырной чешуей, на спине торчали зубчатые пластины, а шея заканчивалась грозными шипами. Чудище это, видать, крепко спало, положив на берег потока все девять страшных голов. Пасти их были раскрыты, и из каждой, подобно далекому грому, вместе с клубами темного вонючего дыма, раздавался мерзкий храп. В солнечном свете клыки и когти чудовища переливались красно-желтыми отблесками. Чешуя у него — серебристого и зеленого оттенков, только хвост темно-коричневый, испещренный серебристыми крапинами. Рои мух и серых луговых оводов облепили закрытые глазища дракона. Иногда они залезали в пасть, но тут же снова взлетали в воздух и настойчиво кружили над спящим чудовищем.
— Дракон! — шептал в своем укрытии Гжимек. — Какой же он огромный и могучий!.. А чешуя какая крепкая! Ни один меч не рассечет…
Видя, что чудовище продолжает неподвижно лежать, наполняя всю рощу ужасающим храпом, смельчак спустился с дерева и, ни разу не оглянувшись, помчался в деревню.
Страшный плач, стоны и причитания поднялись во всей Кичоре, когда узнали люди, какой сосед у них на Раховце поселился. Те, что потрусливее были — побросали миски, полные снеди, и без шапок на дальние горы поудирали. Некоторые за собой на веревке свиней и коров тащили, другие овец беспорядочно погнали — от деревни подальше.
— Стойте! Стойте! — кричали им вслед люди пожилые, более рассудительные. — Надобно обороняться, надо спасать себя самих и добро наше…
— Айда в кузницу! — кричал Гжимек. — Помогите нам выковать топоры и ножи!
Отец его, старый кузнец, уже и железо на горне нагревать начал. Мало-помалу утихомирилась тревога. Кто постарше был — в кузницу старого Ковальчика пришел. Стали расспрашивать Гжимека про чудище. Хлопец охотно рассказал обо всём, что видел.
— Давайте думать, что делать! — закончил свое повествование хлопец. — Неужто сами себя на погибель обречем?
— По-моему, — промолвил самый мудрый старик в деревне, — поначалу надо стада уберечь, а самим вовсе не приближаться к Раховцу, хоть бы нам с голоду помирать довелось… Завтра гоните овец и коров подальше отсюда!
— А я вот чего думаю! — сказал другой старик, которому в молодости немало на поле брани довелось побывать. — Надобно весть князю послать, пусть придет спасти нас! Прибудут сюда воины смелые, и двинемся мы разом с ними на чудище! А перед этим надобно поскорее засеки поставить на всех дорогах, что от Раховца к селу идут!
— Ну, а мне сдается, что надо нам побольше оружия, да чем получше! — молвил Гжимек и что было сил по наковальне молотом ударил.
На следующее утро пастухи погнали стада далеко на юг. Несколько удальцов на конях к князю отправились, остальные мужики спешно дороги стали заваливать, засеки строить. Гжимек с отцом и товарищами своими с самого утра в кузнице: у мехов и наковальни оружие мастерили.
С того дня тщетно искал поживы дракон, напрасно за скалой таился или, в зарослях укрывшись, на перепутье пастухов высматривал. Никого он не увидел, не услышал и бренчанья звонков, которые по горскому обычаю на шеи овцам вешают, чтоб не затерялись. Взобралось чудище на вершину Раховца и стало оттуда девять пар глазищ таращить — не видно ли овец на соседних пастбищах или на Кичоре и Забаве? Однако напрасно злобный дракон надеялся — всё живое скрылось неведомо куда. Опустели и леса, и луга, и дороги!
Шли дни. Страшно изголодался дракон. На Раховце лишь малина алела, да голубика с веточек спадала — сладкая, крупная, сочная…
— Разве это пища? — рычал дракон, со злости давя спелые ягоды.
Злобно вытаптывал он траву вокруг себя, ели ломал — бесился. А голод всё сильнее донимал злобное чудище и бешено клацало оно зубами всех девяти пастей, которым на ужин доставалась только вода из потоков. Люди скрылись от дракона и стада свои увели. Лесное зверье тоже всё в разные стороны разбежалось. Безуспешно пытался дракон есть траву молодую и грибы — не насыщали они злобное чудище: привыкло оно к пище кровавой.
Попробовал дракон к селу подойти — оказалось, все дороги завалены. Да так высоко, что даже его огромная сила не смогла ни одной засеки одолеть. И замыслил тогда злобный разъяренный дракон людям отомстить.
— Если я терплю такой голод, — выл он, бешено хлеща по скалам огромным хвостом, — то люди и звери во всей округе будут мучиться от жажды!..
Загудела вокруг земля, затряслись кроны деревьев, когда дракон помчался к вершине Раховца. Из-под тяжелых когтистых лап его летели во все стороны комья земли и клочья моха. На бегу ломал он кусты и топтал папоротники. Злой и запыхавшийся, остановился он вскоре на краю большого луга, покрытого молодой и шелковистой травой. Посреди того луга росло девять елей — все одинаковой высоты. А из-под корней тех деревьев били источники, чистая и холодная вода стекала вниз по склону шумливыми потоками.
— Девять потоков… — проворчал дракон. — Много живительной влаги течет с этой горы в реки и ручьи. Помогает она травам расти, а зерну в колосьях — дозревать… Но теперь, — тут чудище к ближней ели прыгнуло, — теперь этой влаги не будет! Высохнут реки и ручьи, пожелтеют травы и злаки!
Огромными когтистыми лапами обхватил дракон дерево и изо всей силы вогнал ствол его в землю… Рыча от бешенства, начал он лапой отрывать у себя с хребта пластины костяные и, словно клинья, загонять их под корни дерева. Перестала бить вода из-под ели — сочилась теперь оттуда узенькая струйка воды, едва заметная в буйной траве…
— Не будет воды людям! — в злобной радости рычал дракон, вдавливая в землю второе и третье дерево. — Не будет вам воды! — хрипел он, запыхавшись, хватая погаными лапами последнее, девятое дерево.
Засуха!..
Страшное это слово для земли-матушки, да и для всех тех, кого кормит она. Отчаяние людей охватило. Смолкли веселые беседы на завалинках возле хат и песни, что звучали после работы. Да и как тут петь, о чем говорить, если на полях еще не налившееся зерно высыпается из колосьев? Какое уж тут веселье, если земля потрескалась, а в садах едва завязавшиеся плоды с яблонь да груш на нее спадают, если высохли реки и ручьи!
— Не иначе, дракон проклятый хитростью своей воду поработил, течь ей не дает! — говорили мудрые старики. — Ему-то всё нипочем: такая бестия и без воды проживет, с помощью колдовства. Но для нас вода — это жизнь! И не появится она вновь, пока мы с чудищем этим не справимся.
— А вот посмотрите: скоро нам князь своих рыцарей пришлет! — утешались молодые парни. — И тогда мы всей громадой на чудище пойдем!
Тем временем все, у кого только сила была, помогали Гжимеку оружие ковать. Не угасал в кузнице огонь в горнах, ни на минуту не смолкал перестук молотов. Люди помощи ждали. Выглядывали за околицу с самого утра.
И вот однажды на горных лугах всадники показались. Тотчас же в Кичоре узнали их — то были парни, что за помощью к князю отправились.
Вышел Гжимек из кузницы, посмотрел и нахмурился. «Э, да они без воинов! Одни! — с тревогой подумал хлопец. — А едут по лугу кратчайшей, но самой неудобной дорогой…»
— Эй, люди! — закричал он. — А ну, давайте сюда!
Всадники быстро спустились по склону и устало возле кузницы остановились. Кони их взмокли от трудной дороги, на боках пеной покрылись.