— А теперь давай поговорим об одном очень важном деле, — сказала она серьезно и поставила рюмку. — Я давно собиралась, да все повода не было.
— И ты придумала день рождения?
— Нет. Мне действительно сегодня исполнилось двадцать пять. — Она пытливо посмотрела ему в глаза. — Скажи, Николай, только искренне, ты любишь Наталью?
Он удивился вопросу: что за ним — женское любопытство или Наталья призналась в своем грехе? Надо признать, что сдружились они быстро и крепко.
— Мое поведение заставляет усомниться в этом?
— Нет. Но вы, мужчины, умеете скрывать свои мысли и чувства. Тогда объясни, почему уехала Наталья?
— Ты же знаешь, что у нас есть дочь и где она. И разве Наталья тебе не объяснила?
— А я хочу услышать от тебя, — наигранно-капризно заявила Марина. — Наталья и Валентин считают тебя слишком щепетильным и даже целомудренным, а мне, скажу откровенно, не верится.
— Спасибо за откровенность.
— Только без обид, я же по-дружески. И прости за любопытство, но о друзьях я предпочитаю знать больше. — Она замолчала.
— Ну-ну, — подзадорил Николай. — Что же тебя так интересует?
— Скажи, только честно, у тебя были женщины кроме Натальи?
— Это имеет отношение к нашей дружбе?
— В какой-то степени.
— А если я задам тебе этот вопрос, ты тоже ответишь честно?
— Отвечу. Только разница в том, что мы, женщины, прощаем вам ваше прошлое, вы же готовы казнить нас за малейшую оплошность.
Он не ошибся: Марина в курсе их семейных неурядиц, значит, и Валентин знает; ему стало стыдно, и обида с прежней силой сдавила грудь. Он сказал, не скрывая злости:
— Ну да, во всем и всегда виноваты только мы, мужчины. А коль наше прошлое не такое уж безвинное, почему бы не поразвлечься и вам.
Марина помотала головой:
— Тогда не мучай ни ее, ни себя, разойдитесь.
Он и сам не раз думал об этом. Но легко сказать, да не просто сделать: с Натальей ему было трудно, а без нее еще трудней. И он даже мысль отгонял, что должны расстаться навсегда.
— Нет, у нас Аленка, — покривил он душой. — Не хочу, чтобы она росла без отца.
— Тогда прости, забудь…
Ее голос прервал звонок в прихожей.
— Валентин! — обрадовался Николай.
— Нет, — покачала головой Марина. — Валентин звонит не так. Кто бы это мог быть? — Она не вставала, похоже не собираясь впустить незваного гостя.
Звонок повторился.
— Кто там? — спросила Марина громко из-за стола.
— Это я, Марина Николаевна, — отозвался голос за дверью, и Николай удивленно посмотрел на Марину. Сташенков. Что ему здесь понадобилось? — Узнал от Валентина Ивановича, что у вас сегодня день рождения, и вот зашел поздравить.
Марина прикусила губу, думая, видимо, как отделаться от незваного гостя.
— Простите, Михаил Иванович, вы застали меня в самый неподходящий момент: я собралась в ванную, и, что называется, в неглиже. А поскольку Валентина нет, поздравления принимать буду завтра, — нашлась она.
За дверью помолчали.
— А как же с цветами быть? Завянут.
— Положите на подоконник, я потом возьму.
Шаги стали удаляться.
— Лихо ты его, — похвалил Николай Марину за находчивость.
— Еще один страдатель, — усмехнулась Марина. — Жениться не хочет, а на чужих зарится.
— Не знал, что у тебя столько поклонников, — пошутил Николай.
— Чего-чего, а этого добра хватает. Одной лучше не выходить из дома… И вы еще смеете нас обвинять. — Ее красивое лицо омрачилось и сразу будто бы поблекло, огоньки в глазах притухли. — Вы хотя среди друзей, а знаете, что такое одиночество? Иногда просто поговорить с кем-нибудь хочется. — Помолчала, потом глянула в глаза Николаю. — Обещай, что ты простишь Наталью и никогда не упрекнешь прошлым!
— Если бы я не простил, мы бы не жили, — возразил Николай.
— Это на словах. А ты прости душой, чтобы Наталья почувствовала.
— Постараюсь, — пообещал Николай и поднялся. Гостям пора и честь знать.
— А торт, кофе? — всплеснула Марина руками. — Говорили и про все забыли. Нет, нет, так я тебя не пущу.
Они посидели еще с полчаса, беседуя более мирно о кино, о литературе, а когда Николай собрался уходить, Марина упросила погулять с ней по вечернему холодку.
Они вышли на улицу и чуть не остановились от изумления: напротив подъезда стояли майор Сташенков с капитаном Мальцевым. Командир отряда смотрел на них презрительно-уничтожающе — попались, мол; штурман — виновато и сочувствующе.
Николай проснулся рано. Да и спал ли он? Лежал, думал, думал. И если днем к нему вернулась уверенность, решимость драться со Сташенковым, разоблачить его хамство, грубость, нечестность с планированием заданий, то теперь уверенность в победе пошатнулась. Мальцев еще на запасном аэродроме предупреждал, что против командира отряда мало кто из летчиков пойдет: он умеет ладить с ними, давая всевозможные поблажки, посылая на высокооплачиваемые задания. А после того как они узнают, что Николай затеял шашни с женой друга, вряд ли кто-нибудь останется на его стороне. А в том, что Сташенков постарается, чтобы все узнали, сомневаться не приходилось — не случайно он заручился свидетелем Мальцевым, человеком, пользующимся авторитетом у офицеров.
Надо ж было пойти на эти именины! Да и как не пойти! Точнее, пошел-то он не на именины — звонила жена друга и подруга жены. Он не мог не пойти, даже если бы знал, что Валентин не вернется. Если бы он не знал Марину и не видел ее удивленного лица, когда Сташенков позвонил и встретил их на улице, он подумал бы о заговоре…
Почему Марина ему не открыла? «Еще один страдатель». Неужели и у этого мужлана есть душа и сердце и он способен на возвышенные чувства?.. Впрочем, человек есть человек и ему присущи не только недостатки. Сташенков далеко не глуп, хитер, это с подчиненными он ведет себя как старорежимный унтер-офицер с новобранцами, а к Марине заявился с цветами: «Это я, Марина Николаевна. Узнал от Валентина Ивановича, что у вас день рождения, и вот зашел поздравить». И голос был такой приветливый, будто сам ангел на землю спустился… Значит, может человек быть хорошим, по-доброму относиться не только к избранным, а и ко всем окружающим, независимо от занимаемого ими положения. Откуда же у него это высокомерие, чванство, солдафонство? Ведь не был же он таким, наверняка не был, когда учился, когда летал рядовым пилотом. Хотя Сташенков, похоже, из тех, кто всегда старается быть на виду, показать себя на любом пустячке, создать впечатление этакого волевого, сильного человека, без которого армия не армия. Здесь, на аэродроме, он единовластный начальник. Командир полка далеко, начальник летно-испытательного центра еще дальше. Отстранил от полетов ни за что ни про что, может и к партийной ответственности, а то и к офицерскому суду чести привлечь за аморальное поведение. Попробуй докажи, что ты не виновен…
В комнату вползли первые лучи солнца. Николай встал и задернул шторы, но духота уже давила своей невидимой тяжестью на грудь, на голову, на сердце; даже простыня казалась неподъемной и непроницаемой. Он сбросил ее — облегчения не было. Саднило не только сердце, болело все тело, а изнутри грудь распирала обида.
Он встал, заходил по комнате. Шесть шагов вперед, шесть — назад. Как в камере… Снова появилось желание убежать куда-нибудь на край света, чтобы никого не видеть и не слышать.
По логике вещей, положение не такое уж и безнадежное и зря Николай запаниковал?.. Увы, не зря. Отстранение от полетов — не детская игра в командиров и солдатиков, и Сташенков — не сказочный демон, которого легко одолеть…
Как Наталья отнесется к тому, что его снимут с летной работы? Может, окончательно охладеет и перестанет уважать? А в том, что уважала, он теперь не сомневался…
Над домом прогудел самолет: кто-то полетел на задание. И душа заныла еще сильнее. Чтобы заглушить боль и тоску, он подошел к книжному шкафу и стал по корешкам искать книгу, которая могла бы отвлечь его от грустных дум. Правда, книг было немного и большинство специальные — теория полета, конструкция самолета, самолетовождение, журналы, — но и художественные приобретал, когда появлялись в магазине, особенно о летчиках. Взгляд остановился на романе Виктора Иваненко «За звуковым барьером». Купил он его еще в Белозерске. Но прочитал уже здесь. Вначале Наталья, потом он. Роман поразил его своей суровой правдой и знанием жизни летчиков. Писал человек, близкий к авиации. О заводских летчиках-испытателях.