Мезенцев уже храпел, а он все сидел у кровати, вслушиваясь в тишину на улице, чем-то не нравившуюся ему, вызывавшую тревогу.
Вошел Савочка, раскрасневшийся, возбужденный — успел погонять в бильярд, любимое его занятие, — глянул на Николая, спросил участливо:
— Что, командир, не спится?
— Готовлюсь, — уклончиво ответил Николай и стал раздеваться. Вспомнились отец, мать, Наталья с Аленкой, такими, какими он видел их три года назад в Заречном. Все ли у них в порядке, не болеют ли? И он поймал себя на мысли, что Наталья меньше всего его беспокоит. Неужели он простил ее только разумом, а не сердцем?.. Написал ей только одно письмо, из Тарбогана, не намекнув даже об Афганистане. Значит, по-прежнему дорога ему…
Команда «Подъем» прозвучала, как разрыв душманского снаряда — неожиданно и оглушающе, заставив Николая вздрогнуть. Он открыл глаза — спал или только дремал? В комнате полусумрачно, свет от электрической лампочки падает из коридора в приоткрытую дверь.
Первым, как бравый солдат, вскочил Савочка. Сдернул простыню с Мезенцева:
— Шевелись, шевелись, рать поднебесная! Кто рано встает, тому бог удачи дает. А нам нужна она, потому что нас дома ждут. — И перешел на пение: — «Потому, потому что мы пилоты…»
Полковник Шипов изъявил желание лететь в экипаже Николая и уселся позади командира, наблюдая за его действиями. Когда вертолет оторвался от земли и устремился вперед, сказал:
— Хорошая машина! С места в карьер. И сесть в любом месте может, и вооружена — я те дам!
«Словоохотливый полковник, — отметил Николай. — От роду или успокаивает себя в предчувствии опасности?»
— Вы летали раньше на вертолете? — поинтересовался Николай.
— И не один раз, — с гордостью ответил полковник. — И здесь, в Афгане, и у себя дома. С Милем в свое время, можно сказать, на дружеской ноге был…
Ведущая пара «Ми-24» пошла над склоном с набором высоты. Здесь горы были пока невысокие, и надо было перевалить их, чтобы выйти на Баямлыкскую «зеленку».
Солнце еще не взошло, и западные склоны были в полусумраке. Но чем выше поднимались вертолеты, тем прозрачнее становился воздух и четче обозначались контуры скал, утесов, а от ущелий будто веяло холодом, забирающимся под куртку.
Полковник замолчал и устремил взгляд в иллюминатор, к каменным надолбам, за каждым из которых мог прятаться душман с пулеметом.
Перевалили хребет и со снижением пошли вниз, к виднеющейся впереди речушке, разделяющей «зеленку» надвое.
Из-за восточных хребтов брызнули первые лучи солнца, «Ми-24» взяли влево, чтобы не слепило глаза.
Баямлыкская «зеленка» сильно отличалась от Долины привидений: слева и справа, прижавшись к подножию гор, виднелись кишлаки, опоясанные дувалами. У мазанок и на склонах — сады, виноградники, клочки земли с зерновыми.
Когда над Долиной привидений душманы открыли огонь по вертолету, Николай не испытал страха — все произошло так неожиданно, что он и испугаться не успел; здесь же на тело навалилась тяжесть, мускулы напряглись, задеревенели; рука стискивает ручку управления так, что из нее, кажется, выступает вода. И весь организм наэлектризован ожиданием: разорвись в этот миг снаряд и порази людей, они и мертвые сделают свое дело — нажмут на гашетки управления огнем…
Едва «Ми-24» приблизился к первому кишлаку, как из-за дувала ударил пулемет. Пилоты то ли не заметили его, то ли не стали терять времени на «одиночку», прошли мимо. Зато Сташенков увеличил скорость, выскочил вперед и спикировал на дувал. За глинобитным забором заплясали бурунчики пыли — снаряды прочертили дорожку по двору к мазанке.
Полковник поднялся и пошел к боковому блистеру. Посмотрел вниз, вернулся на прежнее место.
— А он, черт бородатый, высунулся с другой стороны, — сказал с сожалением. Помолчал. — Надо бы зависнуть, подождать, он все равно бы высунулся, вот тогда и… — полковник с улыбкой показал, как нажимают на гашетку.
Николая непонятно почему взяла злость, то ли не выспался, то ли, как говорят, не с той ноги встал, и он съязвил:
— А мы сейчас сделаем.
Полковник принял слова за чистую монету.
— Нет, нет, — замахал рукой. — Это потом… Я к примеру.
— А-а, — сделал наивное лицо Николай. — Учтем, товарищ полковник.
Кишлак остался позади. Вертолеты шли вдоль речки, справа и слева расстилались скошенные поля, и никого на них не было видно. Горы тоже отступили на километр — пулеметчиков можно не опасаться, а «Стингерами» стрелять по низколетящим целям и вовсе бесполезно. Но впереди уже виднелось сужение долины, горы поднимались в поднебесье выше и круче, а у их подножия располагались другие кишлаки.
Николай поубавил скорость, чтобы отстать от «Ми-24» и дать им большую возможность для маневрирования. Сташенков снова чуть не выскочил вперед, пристроился рядом, спрашивая взглядом, в чем дело. Николай указал рукой назад — займи свое место, — вести радиообмен разрешалось в исключительных случаях, чтобы не дать возможности мятежникам, оснащенным прекрасной радиоаппаратурой, прослушивать разговор и принимать соответствующие меры. Сташенков недоуменно пожал плечами, но отстал.
Из кишлаков ни справа, ни слева не стреляли. У Николая мелькнула догадка, что дехкане наконец-то поняли, какая нужна им власть, и перешли на сторону Бабрака Кармаля. Такое здесь, по рассказам, случается нередко. Правда, и не столь часто, как хотелось бы.
Во дворах за дувалами Николай увидел нескольких человек, большинство женщин. Они, задрав головы, с любопытством провожали вертолеты взглядом. Но никто не помахал рукой, как делали сторонники народной власти…
Выше пронеслись две пары истребителей-бомбардировщиков и начали невдалеке круто снижаться — либо обнаружили мятежников, либо там идет высадка десанта: по времени группа Николая приближалась к «Вратам ада», за которыми упал вчера «Ми-6».
Вспомнился разговор Филимонова со Сташенковым о пяти сбитых наших вертолетах, и холодок пробежал по спине Николая.
Неожиданно внизу мелькнула человеческая фигура, укутанная в тряпье, и помчалась по курсу вертолета, надеясь убежать от него. Николай присмотрелся и узнал в бегущей фигуре женщину.
«Вот дуреха, чего испугалась? — мысленно он ругнул женщину. — Неужели не соображает, что не за ней гонятся и никто в нее стрелять не собирается».
Только так подумал, как Сташенков выскочил вперед и спикировал на женщину.
— Отставить! — во весь голос крикнул Николай. Сташенков круто изломал линию полета.
— Ты что, с женщинами решил воевать? — не скрывая раздражения, спросил Николай: самовольство ведомого вывело его из себя.
— А хрен с ней, что она женщина, — огрызнулся Сташенков. — Да я так, пугнуть решил.
— Прекратите разговор! — оборвал его Николай и увидел, как женщина подбежала к кусту, где сидели два малыша, упала на них, прикрывая своим телом.
Вот, оказывается, почему и куда она бежала. И снова подивился Николай: жестокие и безжалостные люди — кто попадал к ним в плен, они подвергали их нечеловеческим пыткам, — а поди ж ты, вон какие нежности, самоотверженность… В данный момент к этой женщине он испытывал симпатию и жалость: возможно, она уже побывала под обстрелом, потому так боится вертолетов. Сташенков, к сожалению, не одинок, и его логика «Раз бежит, значит, душманка…» имеет основание: к пленным женщины проявляют не меньшую жестокость. Но все равно он не прав, и надо на земле сделать ему внушение…
Горы сходились все ближе, сужая долину. И в самом деле врата ада: по сторонам в отвесных скалах зияют норы, похожие на гнезда стрижей. А в них — душманы с пулеметами. Не случайно полк потерял здесь за неделю пять вертолетов.
Впереди, где пролетели «Ми-24», уже обозначились дымки разрывов, и, несмотря на яркое солнце, замелькали язычки оранжевых вспышек и у нор, и у вертолетов.