— Никого. Я пригласил одного проехать со мной, но он отказался.
Отставной боксер измерил меня взглядом и плюнул мне под ноги.
— Ах ты, бледная немочь, — буркнул он. — Руки чешутся съездить тебе по рылу.
— Давай, — предложил я. — С удовольствием ушибу об тебя кулак.
Маленькие его глазки прояснились. Он сделал шаг и хотел отвесить мне оплеуху. Я увел лицо и повернулся к нему спиной, стаскивая пиджак и плечевую кобуру.
— Подержи-ка, Милк-Ривер, пока я выбиваю пыль из этого мешка.
He успели мы встать друг против друга, как уже сбежалась половина города. По возрасту и сложению мы почти не отличались, но я подумал, что жир на нем рыхлее моего. Он был — когда-то — профессионалом. Мне тоже случалось драться, но я не сомневался, что в сноровке я ему уступаю. Зато суставы рук у него были сильно попорчены, с шишками, а у меня нет. Вдобавок он привык работать в перчатках, а голыми руками — это было больше по моей части.
Он принял стойку и ждал, когда я пойду на него. Я пошел, прикинувшись дроволомом, — сделал вид, что начинаю с правой, наотмашь.
Неудачно. Вместо того чтобы нырнуть, он отступил, и моя левая угодила в воздух. Он дал мне по скуле.
Поняв, что хитростями ничего не добьешься, я ударил его левой и правой в живот — и обрадовался, ощутив, что кулаки тонут в мягком.
Он опередил меня на отходе и остановил тяжелым ударом в челюсть.
Еще угостил меня левой: в глаз, в нос. Правая его скользнула по моему лбу, и я снова с ним сблизился.
Левой, правой, левой — ему в трюм. Он заехал мне сбоку кулаком и предплечьем и оторвался.
Опять заработал левой: расквашивал мне губы, плющил нос, долбал по всему лицу, от лба до подбородка. И прорвавшись наконец сквозь эту левую, я налетел на правый апперкот, который начался у него чуть ли не от щиколотки и закончился на моем подбородке, отбросив меня шагов на пять.
Он не отпускал меня и роился вокруг меня. Вечерний воздух был полон кулаков. Я упер ноги в землю и встретил этот шквал парой ударов, которые попали как раз туда, где его рубашка уходила под брюки.
Он снова хватил меня правой, но не так душевно. Я засмеялся ему в лицо, вспомнив, как что-то щелкнуло в его руке, когда он оглушил меня апперкотом, — и насел на него, обрабатывая понизу обеими руками.
Он опять ушел и засветил мне с левой. Я захватил ее правой рукой, зажал и сам ударил левой, метя пониже. Он ударил правой. Я ему не мешал. Она была мертвая.
Он врезал мне еще раз, под занавес, — прямым левой, который шел со свистом. Мне удалось устоять, а дальше стало легче. Он еще потрудился над моим лицом, но пару в нем уже не было.
Немного погодя он прилег — не от одного какого-то удачного удара, а от общей суммы набранных — и больше не встал.
На лице его не было ни одной метинки, которую я мог бы поставить себе в заслугу. Мое же, думаю, выглядело так, как будто его пропустили через мясорубку.
— Наверно, мне надо помыться перед ужином, — сказал я Милк-Риверу, забирая свой пиджак и револьвер.
— Да, черт возьми! — согласился он, разглядывая мое лицо. Передо мной возник пухлый человек в курортном костюме — он требовал внимания.
— Я мистер Тёрни из компании «Орилла колони». Правильно ли я понял, что за время своего пребывания здесь вы не произвели ни одного ареста?
Так вот кто меня разрекламировал! Мне это не понравилось — и не понравилось его круглое воинственное лицо.
— Да, — признался я.
— За два дня произошло два убийства, — напирал он, — в связи с которыми вы не предприняли ничего, хотя в обоих случаях улики вполне очевидны. Вы считаете это удовлетворительной работой?
Я молчал.
— Позвольте заметить, что это совершенно неудовлетворительно. — На свои вопросы он сам находил ответы. — И столь же неудовлетворителен тот факт, что вы взяли в помощь человека, — ткнув пухлым пальцем в сторону Милк-Ривера, — снискавшего репутацию одного из самых злостных правонарушителей в округе. Вы должны уяснить себе, что, если в вашей работе не произойдет коренных улучшений... если вы не проявите склонности делать то, для чего вас наняли, вы будете уволены.
— Кто вы такой, вы сказали? — спросил я, когда он выговорился.
— Мистер Тёрни, генеральный директор «Орилла колони».
— Да? Так вот, Мистер Генеральный Директор Тёрни, ваши владельцы, когда нанимали меня, забыли мне сообщить о вашем существовании. Так что я вас вообще не знаю. Когда у вас возникнет желание что-то мне сказать, обращайтесь к вашим владельцам, а они, если сочтут это достаточно важным, передадут мне.
Он еще больше раздулся.
— Я, безусловно, доложу им, что вы пренебрегаете своими обязанностями, несмотря на все ваше искусство в уличных драках.
— Сделайте от меня приписочку, — крикнул я ему вдогонку. — Скажите им, что сейчас я немного занят и не смогу воспользоваться никакими советами, от кого бы они ни исходили.
И пошел с Милк-Ривером в «Каньон-хаус». Викерс, землистый хозяин, стоял в дверях.
— Если вы думаете, что у меня хватит полотенец, чтобы вытирать кровь с каждой разбитой морды, то вы ошиблись, — заворчал он. — И простыни рвать на повязки тоже запрещаю!
— Отродясь не видал такого неуживчивого человека, как ты, — настаивал Милк-Ривер, пока мы поднимались по лестнице. — Ну ни с кем не можешь поладить. У тебя, что ли, вообще друзей не бывает?
— Только оглоеды!
При помощи воды и пластыря я сделал все возможное для восстановления лица, но до красоты ему было далеко. Милк-Ривер сидел на кровати, наблюдал за мной и ухмылялся.
* * *По окончании ремонта мы спустились, чтобы поесть у Воша. За стойкой сидели еще три едока. Во время ужина мне пришлось обмениваться с ними впечатлениями о состоявшемся бое.
Нас прервал стук копыт на улице. Мимо двери проехали верхом человек двенадцать, если не больше, а потом мы услышали, что они круто осадили лошадей и спешились перед домом Барделла.
Милк-Ривер наклонился ко мне и сказал на ухо:
— Ватага Большого Игнасио из каньона. Держись крепче, начальник, а то вытряхнут из-под тебя город.
Мы доели и вышли на улицу.
В свете сильного фонаря, висевшего над дверью Барделла, лениво прислонясь к стене, стоял мексиканец. Крупный чернобородый мужчина, весь в серебряных пуговицах; на обоих боках по револьверу с белой рукоятью.
— Ты не отведешь лошадей на конюшню? — попросил я Милк-Ривера. — Я прилягу пока, восстановлю силы.
Он поглядел на меня с любопытством и отправился туда, где мы оставили лошадей.
Я остановился перед бородатым мексиканцем и показал сигаретой на его оружие.
— Когда въезжаешь в город, положено снимать эти штуки, — любезно сказал я. — На самом-то деле с ними вообще не положено приезжать, но я не такой дотошный, под одеждой у человека искать не буду.
Борода и усы раздвинулись в улыбке, открывшей желтую подкову зубов.
— Если el senor jerife[1] не хочет эти штуки, может, он их отберет?
— Нет. Тыих убери.
— Я их тут хочу. Я их тут ношу.
— Делай, что тебе говорят, — сказал я по-прежнему любезно, после чего повернулся и ушел в лачугу Воша.
Там, перегнувшись через стойку, я извлек из бочонка обрез.
— Не одолжите? Хочу наставить парня на путь истинный.
— Конечно, сэр, конечно! Пользуйтесь на здоровье! Прежде чем выйти, я взвел оба курка.
Большого мексиканца не было на улице. Он находился в доме — рассказывал об этом друзьям. Некоторые друзья были американцы, некоторые мексиканцы, а некоторые — Бог знает кто. Но все были при оружии.
Друзья уставились на меня, и большой мексиканец обернулся. Он схватился за револьверы, пока поворачивался, однако не вынул.