Но наглые самки и не подумали уходить, а та, что непригодна для размножения подошла ко мне вплотную и отвесила две увесистые плюхи. В голове закружилась цветная круговерть и я обнаружил себя лежащим на палубе.
— Ну что, ты уже пришел в себя Эндрю Блад? — встревожено спросила Алексис, склонившись надо мной, — Ты меня слышишь? Понимаешь?
— Уф, ничего себе как меня сейчас накрыло! — растерянно сказал я, потирая пострадавшую часть тела, — Вы даже не представляете…
— Ты вел себя очень странно, у тебя было нетипичное выражение лица, непривычное выражение глаз, другая походка и ты говорил с нами на странном шипящем языке которого я никогда не слышала! — воскликнула Эвелин, — Я повидала много отличных актеров, Эндрю, но никогда не видела такого полного перевоплощения! Было полное впечатление, что в твою шкуру влез другой человек!
— Ты говорил на таком же языке, что этот демон Шорох бормочет в рации, босс, — подал голос Джим, — И это было по-настоящему страшно! Я чуть не обосрался!
Я встал на ноги оглянулся. Что это было, черт побери?! Я хорошо помню свои мысли и чувства — это был я, но в то же время и не я. А еще я хорошо помню это ощущение безграничной ярости и желания уничтожить весь мир. Шорох сукин ты сын, задрали меня уже твои закидоны!
— Ну что столпились, в норме, я в норме, расходитесь! — вяло скомандовал я, усаживаясь обратно в шезлонг.
— Никакая это не норма, у тебя большие проблемы с головой Эндрю Блад, — вздохнула Эвелин, — И в сочетании со всеми остальными странностями… меня это пугает!
— Я никого силой здесь не держу, если что-то не устраивает, то вали на все четыре стороны! — огрызнулся я, — А теперь уйдите с глаз долой, пока мне не захотелось кого-нибудь убить!
Судя по тому, как стремительно опустела палуба рядом со мной, в угрозу поверили всерьез. Ну и отлично, мне надо прийти в себя. Я перевел взгляд на Син Сити и понял, что ранее однородный туман стал для меня разноцветным. Вон там недалеко от порта только что вспыхнула яркая вспышка чьего-то яростного желания чужой смерти и боли, а ближе к центру сейчас шла настоящая резня — люди гибли чуть ли не ежесекундно. И каждая смерть насыщала и придавала сил этому туману, который и не туман вовсе. Он даже цвет поменял с белого на светло-синий, с вкраплениями бордового в местах, где было больше всего смертей.
Я почувствовал, что меня снова затягивает и поспешно отвел глаза. Ну тебя к черту, Шорох, и твои мрачные фокусы туда же забери. Лучше я буду на море смотреть. Тем более что это моя прямая обязанность. А со всеми этими погаными чудесами пусть Микки разбирается — его идея, его ответственность.
В шезлонге я просидел почти до обеда, даже подремать успел. И ближе к полудню ко мне прибыл гость. К борту Бегущего притерся катер, с которого знакомый голос потребовал подать штормтрап. Когда Микки вскарабкался на борт, я лениво помахал рукой привлекая его внимание.
— А неплохо ты тут устроился, — с непонятной интонацией спросил пират, присаживаясь рядом на крышку люка, — Балдеешь сидишь, в шезлонге, холодную колу попиваешь…
— Если хочешь, тебе второй вынесут вместе с колой, — лениво ответил я, — Вместе посидим, отдохнем.
— Нет, спасибо, у меня дел по горло, — покачал головой одноглазый, — Ты даже не представляешь, что сейчас творится в городе, парни как будто с ума сошли…
— Отчего же не представляю? Все я отлично представляю, — вяло отозвался я, — Я кстати тебя предупреждал, если ты помнишь.
— Да помню я, помню, — раздраженно ответил пират, — Скажи, ты можешь все это… выключить?!
Я даже колой поперхнулся.
— Шорох, Микки это тебе не микроволновка и не пылесос! Его нельзя выключить! Теперь, когда мы его выпустили, он сам решает, когда уйдет! Да и не уйдет он никуда, пока не нажрется!
— Шорох, значит? Это что демон какой-то, прости господи?! — прищурил свой единственный глаз Микки, — Ты еще скажи, что ему жертвы надо принести! Или может крови там куда налить?!
— Может быть и демон, но скорее демон войны, так что никакие жертвы его не заинтересуют, — покачал головой я, — Шорох тварь разборчивая, и ценит только настоящий бой, желательно рукопашный с противником, который всерьез может дать отпор. И жрет он не кровь и вырезанные сердца, это все глупости и предрассудки, а эмоции. Эмоции ярости и гнева, боли и смерти. Пока в Син Сити еще остаются те, кто готов нам сопротивляться, он не уйдет, даже не надейся.
— Господи, во что я ввязался! — потер красный от недосыпа глаз пират, — Как же было просто и легко пока тебя не было!