– Работает. Я сам проверял.
Юля, кажется, обрадовалась.
Больше Антон Ильич не смел ее тревожить.
Пришло время обедать.
– Может, вы опять ко мне присоединитесь? – осторожно поинтересовался он.
Юля оторвалась от книжки и посмотрела на него. В глазах ее читалось сомнение.
– Давайте не будем нарушать традицию? Я заказал столик в таверне, – он показал на маленький ресторанчик с тенистой крышей, стоявший прямо над пляжем.
Юля все еще сомневалась.
– Вы же не хотите искать себе место в общем ресторане, как вчера? – достал Антон Ильич свой последний козырь.
Глаза ее прищурились.
– Я подумаю.
– Хорошо, – обрадовался Антон Ильич, как будто она уже дала согласие. – Подумайте. Если надумаете, приходите.
Официант как раз поставил перед ним тарелку с супом и дымящуюся фоккачу, пожаренную на огне, когда администратор подвел к его столику Юлю. Так уж получилось, что они снова обедали вместе.
Когда они закончили, Антон Ильич сказал:
– Давайте не будем больше полагаться на случай и сразу договоримся. Приглашаю вас на чашечку кофе в наше кафе.
– Я бы с удовольствием, но не могу. Я записалась на массаж.
– Тогда после вашего массажа?
– Давайте.
– Во сколько вы освободитесь?
– Ну… Наверно, где-то около пяти.
– Я буду ждать вас в баре отеля.
В половине пятого Антон Ильич занял стратегическую позицию: сел за столик у стены так, что ему были видны все, кто заходят и выходят из бара. На столе перед ним стоял белый фарфоровый чайник с голубым узором, две чашки с блюдцами, две тарелки и приборы. Посередине стоял поднос, закрытый высокой полукруглой крышкой, какие используют в ресторанах для подачи горячего блюда. Сам он был выбрит и надушен. В белой выглаженной рубашке, черных брюках и ботинках, он выделялся на фоне окружающих, заглядывавших в бар шлепанцах и купальных костюмах. Было видно, что Антон Ильич здесь по делу.
Юля появилась в начале шестого. Она пришла запыхавшаяся, как будто бежала всю дорогу. Не поздоровавшись и почти не глядя на Антона Ильича, она сходу выпалила:
– Зря мы договорились на пять. Я еле успела.
– Юленька, ну что вы! Не надо было так торопиться…
– Что значит, не надо было торопиться?
– Я мог бы подождать еще.
– Да куда уж еще? – воскликнула она и всплеснула руками. – Я и так уже опоздала! Ненавижу опаздывать. Я никогда не опаздываю! Ух-х!
Она почти упала на стул. Лицо ее раскраснелось, щеки пылали. Было видно, что она не успела толком собраться, на лице ее не было ни грамма косметики, волосы на голове были еще влажными, на лбу блестели капельки пота. Антону Ильичу она снова показалась красавицей.
– Я даже звонила вам, чтобы перенести встречу.
– Как? Мне не…
– Вас уже не было в номере. Пришлось быстро собираться и бежать.
– Юленька, – мягко произнес Антон Ильич, желая поскорее ее порадовать, – а у меня для вас сюрприз.
– Какой еще сюрприз?
– Лучшие кондитеры острова Крит приготовили для вас…
Он поднял крышку и, держа ее навесу, торжественно произнес:
– Вуаля! Примите мои запоздавшие поздравления! От самого сердца!
На подносе стоял маленький нарядный тортик, весь воздушный, белоснежный, обсыпанный кокосовой стружкой. Сверху красовалась надпись, выведенная по-русски – «С 8 Марта!».
– Йогуртовый. Некалорийный. Как вы любите.
Юля молча переводила взгляд с торта на Антона Ильича и обратно, словно никак не могла понять, что все это значит. Глаза ее потемнели.
– Что это? – выдавила она наконец.
– Как что? Поздравление с восьмым марта. Вы же сами вчера рассказывали…
– Вы что, издеваетесь?!
Она не дала ему договорить, встала и пошла прочь.
Антон Ильич бросился за ней, все еще держа в руке крышку:
– Юля! Юля! Подождите! Простите, ради бога! Я не хотел вас обидеть! Постойте, дайте же мне объяснить! Выслушайте меня, прошу вас!
Она остановилась и посмотрела на него. Взгляд у нее был мрачный.
– Сейчас я вам все объясню. У меня в жизни был такой же случай. Да нет, не с тортом, конечно! А с телевизором. То есть не с телевизором, а с конструктором. Я вам объясню. Пойдемте сядем. Я должен рассказать вам все. Пожалуйста! Я вас очень прошу. Дайте мне все объяснить.
Антон Ильич настаивал, надеясь, что Юля не забыла о вчерашних своих словах о том, что в эти дни она поступила бы иначе и позволила бы человеку объясниться. Это помогло. По ее взгляду он понял, что она подумала о том же, и отказываться от своих слов ей было неловко – она должна была выслушать его.