— Это сделал кто-то из близких? — не поверила Глория.
— У меня были подозрения, но в уверенность они переросли, когда мы с Самантой отвозили деньги.
— Саманта? — переспросила Глория. Все уставились на Топперс, та же, взглянув сначала на Сторма, перевела взгляд на Глорию, и сказала:
— Это не я.
— Во время поездки, — вновь взял слово Деррик. — Саманта употребила словечко «заныкать». То же самое слово использовали авторы третьей записки, требуя от сенатора достать шесть миллионов, которые он заныкал в депозитной ячейке. Это сленг, нехарактерный для русских.
— Что за русские? — всполошилась Глория. — Вы хотите сказать, что Саманта работала на русских?
— Не знаю я никаких русских, — подала голос Саманта. — Это всё бессмыслица какая-то.
— О русских мы ещё поговорим, — заверил Сторм. — А пока вернёмся к тому вечеру, когда мы с Самантой везли деньги. Она рассказала, что изучает инженерную механику.
— Это значит, — включилась в беседу агент Шауэрс. — Она умеет писать чертежным шрифтом. Как раз таким писались требования выкупа.
— Многие могут писать печатными буквами, — возразила Саманта.
Глория уставилась на неё:
— Так это правда? Я думала, ты любишь Мэттью.
— Да, люблю. Любила, — произнесла Саманта, запинаясь. — Я не сделала ничего дурного.
— Это смешно, — возмутился Уиндслоу. — Зачем ей красть наши деньги?
Сторм проигнорировал замечание:
— Наиболее очевидной подсказкой стало то, что похитители всякий раз звонили на телефон Саманты сразу после того, как я оставлял деньги в условленном месте. Ни раньше, ни позже. Как будто кто-то информировал их о каждом моём шаге. Кто-то, кто ждал меня в фургоне. И отправлял эсэмэски.
— Что я вам сделала? — воскликнула Саманта. — Зачем вы говорите обо мне эти ужасные вещи? — Она поднялась с дивана. — Я ухожу. Мне нехорошо.
— Никто никуда не уходит, — остановила девушку агент Шауэрс. — Не сейчас.
С расстроенным видом Топперс вернулась на диван.
— Так нечестно, — сказала она, надувшись.
— В первый раз, — снова заговорил Сторм. — когда Саманта принесла миллион на «Юнион-стэйшн», она знала, что вокзал наводнён агентами ФБР. И предупредила своего сообщника. Но от своей затеи эти двое не отказались, и вскоре нашли хитроумный способ заполучить деньги.
— Какие деньги? — буркнул сенатор. — Похитители уничтожили их, оставив только мелкие клочки.
— Нет, — ответил Сторм. — деньги целы. Давайте ещё раз взглянем на факты. Согласно инструкции, содержавшейся в третьей записке, Саманта должна была взять шесть миллионов из депозитной ячейки, и поместить их в четыре спортивные сумки. Но ведь это не то, что ты сделала, оставшись в хранилище одна, верно, Саманта?
— Я именно так и поступила, — запротестовала Топперс. — Вы же видели, как я выносила из хранилища сумки. Вы видели, что они набиты пачками денег.
— Ну, вглубь сумок я не заглядывал, — ответил Сторм. — Случилось же вот что. Оставшись в хранилище одна, Саманта открыла другую ячейку — которую арендовала сама. В этой ячейке лежали пачки газетной бумаги, нарезанной по размеру стодолларовых купюр. Она набила сумки «куклами», прикрыв сверху пачками настоящих денег из ячейки сенатора. Оставшиеся деньги из его ячейки она переложила в свою.
— Так мои шесть миллионов не взрывались в мусорных баках? — резюмировал Уиндслоу.
— Эти взрывы уничтожили нарезанную газетную бумагу.
— У вас не доказательств! — Топперс запаниковала, как загнанный в угол зверь.
Сторм поднял с пола принесённые им сумки и подошёл к ней.
— Стодолларовая банкнота весит примерно один грамм, — пояснил он. — Миллион стодолларовыми банкнотами — это десять килограммов, то есть, примерно двадцать два фунта. Шесть миллионов — сто тридцать два фунта.
— Я умею считать, — отрезала Саманта.
— Да, ты говорила, что сильна в математике, — Сторм бросил сумки. — Здесь ровно сто тридцать два фунта. Выходя из хранилища, ты несла сразу все четыре сумки, по две в каждой руке. И если там действительно были шесть миллионов — то ты и сейчас легко поднимешь этот груз.
— И что это докажет? — спросил Уиндслоу.
— Известно, что газетная бумага легче денег, — объяснила агент Шауэрс. — Если она не сумеет поднять эти сумки, значит, она не могла вынести шесть миллионов из хранилища. Это докажет, что в тех сумках были газеты — не деньги.