— Саманта пришла в ужас, — рассказала Шауэрс. — Я с трудом убедила её, что с ней всё будет в порядке. Вокзал был наводнён нашими людьми — почти сотня агентов сновала туда-сюда. Мы привлекли стажёров и отставников — так что похитители ни за что не определили бы, кто обычный пассажир, а кто нет.
— За кейсом так никто и не пришёл?
— Никто не проявил интереса даже после того, как Саманта покинула зал, оставив кейс под столом.
— Удивительно. Нет, не то, что похитители не пришли за миллионом. Но то, что бесхозному чемоданчику на вокзале никто не попытался приделать ноги — это чудо.
Шауэрс продолжила рассказ:
— На уголке первой записки мы нашли неполный отпечаток пальца. На второй записке, присланной на следующий день, отпечатков не было.
Вторая записка также была написана от руки, но уже прописью. Там не было упоминания о выкупе — только угроза:
«Твой сын умрёт, если ты продолжишь играть с нами».
Сторм заметил:
— Очевидно, вторую записку писал другой человек. Отличается не только почерк, но и бумага. На первой остался частичный отпечаток, вторая — чистая. К тому, же, во второй допущена ошибка: Мэттью Дулл назван сыном сенатора, а не пасынком. В первой же всё было верно.
— Да, отличия заметны невооружённым глазом, — ответила Шауэрс. — Но не забывай, в похищении участвуют как минимум четыре человека. Один из них мог написать первую записку, другой — вторую. Просто, чтобы нас запутать. Ошибка тоже могла быть допущена намеренно.
Сторма такое объяснение не устроило, но он решил пока не заострять на этом внимание.
— Расскажи мне про сенатора Уиндслоу. У него много врагов?
— Больше, чем можно себе представить. Вероятно, это чемпион по количеству ненавистников среди сенаторов. Он груб, он во власти так давно, что уже считает себя небожителем. Он жесток, и бывает страшно зол, если не получает желаемого. Но обычно он получает всё, чего хочет. Другие политики его боятся. Даже в Белом Доме. У него репутация безжалостного и мстительного человека.
— О каждом из тех политиков, что я знаю, можно сказать то же.
— Уиндслоу — особый случай. Понятно, что республиканцы ненавидят его за то, что он демократ. Но сенатора не выносит половина представителей его собственной партии — это что касается Капитолия. За пределами Конгресса наибольшую ненависть к нему испытывают, пожалуй, борцы за сохранение окружающей среды. За Уиндслоу стоят крупнейшие нефтяные компании Штатов. Он не верит в глобальное потепление, считает, нефтяникам надо разрешить бурить там, где они хотят, и однажды выступил против законопроекта, устанавливающего штрафы за свалку мусора в национальных парках.
— Я что-то с трудом представляю себе вооруженных защитников природы, похищающих сенаторского пасынка.
— Ты просил назвать врагов Уиндслоу. Я думала, тебе нужен полный список.
Сторм заказал себе ещё пива.
— О’кей, кто там следующий?
— Как председатель сенатского комитета по разведке, Уиндслоу имеет большое влияние. Он всегда поддерживал Израиль, из-за чего попал во враги к ближневосточным экстремистам.
— Речь о каких-то конкретных террористических организациях?
— Ни одна из них не испытывает к нему тёплых чувств. Сенатор также нажил себе врагов среди русских, немцев и греков. Он оголтелый антикоммунист, и не верит руководству новой России, считает всех немцев тайными нацистами и не любит социалистов.
— Как можно ненавидеть греков? — удивился Сторм. — Они только и делают, что бьют посуду на черепки, да тратят евро, которых у них нет.
Шауэрс снова не улыбнулась.
— Следующие в списке — ваши люди, из спецслужб. Это сегодня у сенатора в кабинете Джедидайя с Уиндслоу вели себя как старые приятели, но поговаривают, у них был конфликт по поводу какой-то тайной операции. И конфликт довольно бурный.
— Что за операция?
— Не знаю. Не мой уровень компетенции. Возможно, тебе удастся что-нибудь выяснить.
— Ты всерьёз полагаешь, что за похищением может стоять Джедидайя?
— Пока я не сбрасываю со счетов ни одну версию. Я думаю, вы там, в ЦРУ, способны на всё. Возможно, даже твоё появление здесь — всего лишь уловка.