По телевизору уже десятый раз показывали «Секретную службу Санта-Клауса». Бёрди собирала свой новый пазл. Мама листала журнал, поглядывая одним глазом на экран. И единственная йога, которой она занималась, – тянулась за бутылкой игристого возле своих ног и подливала вино в чашку со сколом, на которой большими буквами было написано
Папа возился с бумагой и растопкой у камина.
– Мы можем пообедать в «Краболовке»? – спросила я.
– В этом дорогущем месте на пристани? – сказал папа с таким видом, будто я предложила перекусить в крематории. – Наверное. Когда-нибудь.
– Нет, СЕГОДНЯ! Айви идёт со своей семьей, и она пригласила нас. Я сказала, что мы придём.
– Надо было сначала спросить нас, – заметил папа, поджигая скомканную газету на каминной решётке.
– Вот сейчас и спрашиваю.
Мама и папа переглянулись.
В горле сразу запершило. Так ВСЕГДА НАЧИНАЕТСЯ. Внутри рождаются слова, сильные и скользкие. Они так и норовят выпрыгнуть наружу, словно лосось из воды.
– Чудесная мысль, дорогая, – сказала мама, даря надежду и тут же разрушая её. – Но надо было предупредить пораньше. К тому же какой смысл обедать в ресторане, когда у нас холодильник забит едой? Индейка, между прочим, сама себя не съест. В другой раз сходим.
– Но если не хочешь обедать дома, – сказал папа совершенно не в тему, – устроим шикарный обед на лоне природы, в саду. У нас лучший вид во всей деревне, причём совершенно бесплатно – с этим не поспоришь.
Он действительно считал, что в плохую погоду нужно обязательно выйти из дома, и всё будет замечательно. Вот и сейчас он смотрел из окна на моросящий дождь и бурлящее море так, словно это самое красивое, что он когда-либо видел.
Наш дом неспроста называли Домом с видом на море. Трёхсотлетний, маленький рыбацкий коттедж, построенный на вершине холма за Клиффстоунсом, предлагал панорамный вид на – как вы уже догадались – море из каждой задней комнаты. Когда мама и папа купили его, тут не было ни электричества, ни водопровода. Как они частенько напоминали, наш дом стал результатом любви и большого труда. Почти каждый вечер и каждые выходные они ремонтировали его. Папа сидел на крыше в день их свадьбы, а в свой медовый месяц они ставили оконные рамы.
И хотя папа говорил о доме так, будто это лучшее его творение, честно говоря, я сомневаюсь, что это творение можно было назвать завершённым. Дом получился хлипким. И шатким. Мы мёрзли зимой, если заканчивались газ и дрова. Крыша всегда где-то протекала. Чистотой и порядком он тоже не отличался. Как говорили родители Айви, мои мама и папа были «людьми свободного духа». Я, конечно, не знаю, чем занимались люди свободного духа в других местах, но в моём доме они допоздна слушали чудовищную фолк-музыку, водили нас в походы, в лес, без туалета, а работа по дому вызывала у них аллергию.
Кофейные чашки усеивали всю свободную поверхность в мамином кабинете и стояли там неделями, незаметно обрастая неповторимой индивидуальностью, пока маме не приходило в голову поступить с ними самым радикальным образом, а именно отнести на кухню. Стопки бумаг на её письменном столе громоздились такими пластами, что вполне могли вдохновить на археологические раскопки.
Папа был ненамного лучше: он носил одни и те же джинсы, пока они не порвутся, всегда ходил с грязными ногтями, и за ним повсюду тянулся запах масляных красок, терпентина и сигарет-самокруток. И, как вы могли понять по его последнему заявлению, у него были очень странные идеи о том, как нам следует проводить свободное время – уж явно не обедать в «Краболовке». Он был уверен, что, если хочешь заняться чем-то по-настоящему увлекательным, нет ничего лучше, чем порисовать в бурю, родить ребёнка в совершенно непригодном для этого месте или – в крайнем случае – сидеть дома и смотреть в окно.
– Впитываем краски, девочки! – самый популярный лозунг в нашем доме. – Наслаждаемся видами!
Как вы понимаете, это сильно раздражало. Если вас интересует моё мнение, море бывает только трёх цветов: синее, зелёное и серое. Получается, мне постоянно советовали любоваться синяком.
4
Аномальное землетрясение
Я сделала ещё одну попытку попасть в «Краболовку».
– Но я сто лет не видела Айви! – воскликнула я. – Все каникулы! Пожалуйста, давайте сходим. Ну, пожалуйста!
– Увидишься с ней завтра, – сказала мама, – когда начнётся новая четверть.
Я в отчаянии оглядела комнату и заметила над рождественскими открытками на камине разочарованную физиономию. Себя. Глядящую из зеркала.
Мама часто повторяла, что когда-нибудь я научусь любить свою внешность, но ей-то легко говорить. Её подбородок и рот замечательно сочетались друг с другом, и, хотя волосы тоже завивались мелкими кудряшками, как и мои, они никогда не пушились.