Хотя зачем папа стрижёт газон в январе? И с каких это пор наша газонокосилка так грохочет? И – вопрос из другой оперы, но, безусловно, заслуживающий внимания – что это скрипит у меня на зубах?
Я засунула палец в рот, чтобы проверить, и когда вынула его, оказалось, что он весь в песке.
Вода на ресницах. Песок во рту.
Мне кажется, именно тогда я всё поняла. Случилось что-то страшное. Мой мозг будто зарос высокой травой, и эта мысль мельтешила между стебельками так быстро, что я не могла разглядеть её как следует и подобрать правильное слово.
Но я всё поняла.
– Мам? Пап? Бёрди? Кто-нибудь?!
Я заставила себя сесть в кровати. Ещё одно неприятное открытие. Я была не в пижаме. На мне всё ещё была вчерашняя одежда. И вид у неё оказался чудовищный.
Синие джинсы выглядели так, будто их пропустили через шредер в мамином кабинете, – с моих ног свисали полоски ткани. Одну кроссовку я потеряла, вторая едва держался на ноге. А мой новый рождественский джемпер с блёстками, который я с такой радостью надела в ресторан, промок, растянулся и потерял форму. Да ещё и оба рукава были порваны.
А как такое могло произойти? Я упала с кровати? Зацепилась за что-то одеждой? Или сама порвала во сне?
Тот горячий шоколад явно был из бракованной партии.
Очень бракованной.
Я буду жаловаться!
Обессилев, я уронила голову и в замешательстве уставилась на свои ноги.
Множество крошечных белых штуковин торчало из моих бёдер, их было видно через порванные джинсы. Исцарапанными пальцами я попыталась вытащить одну, заметив, что кожа стала бледной и будто резиновой, как испорченный йогурт.
Может, так и бывает с кожей, если всю ночь спать в собственной моче?
Провозившись несколько секунд, мне удалось вытащить одну из белых штуковин, – при этом она издала чмокающий звук, будто присоска, – и теперь я держала её в руке.
Это была ракушка.
8
Возможно, они пострадали
Целая куча ракушек, вросших в кожу, торчали из моих бёдер. Ноги походили на апельсины, утыканные гвоздикой, которые висели на нашей ёлке внизу. И вроде бы мне должно быть больно, но боли не было.
Потому что у меня притупилась чувствительность из-за шока, вот почему.
– Мам? Пап? Бёрди? – закричала я.
Ответа не последовало.
Наверняка они в саду, любуются нашей новой шумной газонокосилкой. Я бросилась к своему окну – смутно вспоминая, что прошлым вечером я не задёрнула шторы, а это очень странно – и выглянула наружу.
Но папы не было в саду, и газон он не стриг.
Оглушительный рёв производили три вертолёта, рассекавших по небу цвета мокрого асфальта. Их поисковые лучи мерцали в облаках.
Я побежала в спальню мамы и папы. Пусто.
Заглянула в комнату Бёрди. Пусто.
Я подошла к её перекошенному окну, выходившему на море. Такого я в жизни не видела. Море походило на переполненную ванну, в которую побросали сломанные игрушки. Из воды торчали здания. Я заметила крышу начальной школы Бёрди. И по меньшей мере семь белых домов-фургонов, качавшихся вверх-вниз на волнах. То тут, то там виднелись красные и жёлтые лодки, разломанные надвое, будто цветные карандаши, испорченные капризным ребёнком.
Я поспешила вниз, хромая в одной порванной кроссовке.
– Мам? Пап? БЁРДИ?!
Я кричала не своим голосом и звала их на кухне, в гостиной и мамином кабинете. Но они не пришли.
После того как я трижды осмотрела дом сверху донизу, мне пришлось взглянуть правде в глаза.
Их здесь нет. Они пропали.
И я вам скажу, что ещё пропало. Их зимние куртки и сапоги – их не было в прихожей. Моя парка тоже исчезла. Та, которую я надевала вчера.
Они пошли прогуляться перед школой? Без меня, но с моей паркой? ЗАЧЕМ?
И как тихо. По утрам у нас дома бывает шумно, поп-музыка орёт по радио, Бёрди, перекрикивая её, жалуется, что не может найти портфель с учебниками, а древняя кофемашина перемалывает первую порцию кофе за день. Но сегодня наш дом больше напоминает безлюдный пляж, каким он бывает под вечер – когда волны смывают человеческие следы, стирая саму память о существовании людей.
Вдруг во входную дверь постучали.
Наконец-то!
Я разбежалась и проехалась по половицам, чтобы быстрее добраться до двери, но резко остановилась. Зачем они стучат? У них же есть ключи.
– Ау! – загудел мамин голос.
– Кто-нибудь дома? – прогремел папин.
– Пострадавшие есть? – спросил третий низкий голос.
Нет. Голоса звучали совсем не похоже на мамин и папин.