Когда Данил добрался до ангара, все уже было кончено. Несколько искореженных трупов лежали на грязном, залитом красным бетонном полу. В помещении пахло порохом, кровью и разорванными органами. Но все это уже давно не пугало Петрова. Он отнесся к картине, как к обыденному пейзажу, который видит каждый день, выходя из дома на работу. А вот что его поистине напугало, так это…
Николай сгорбился черной тенью у дальней стены длинного помещения. Движения его были размыты из-за нехватки освещения, но у Петрова в первое мгновение сложилась ассоциация, что друг плачет.
Плечи друга вздымались и опадали, руки были поджаты к груди, из которой доносились всхлипы. Сержант сидел к нему спиной, и разглядеть, что именно он делает, с такого угла было не возможно, но Данил не был персонажем иностранного боевика, и сразу догадался, что друг не плачет, а ест. А что может есть огромный человекоподобный мутант, одной ногой, а, может уже и обеими, находящийся за гранью обычной жизни в холодном пустом ангаре, где еще минуту назад оборонялись от него люди? Ну, уж явно не мороженку где-то нашарил и теперь с наслаждением её уплетает, порыкивая и почавкивая.
- Колян?! – аккуратно позвал Данил, на всякий случай, приподняв ствол автомата.
«Магазин не сменил», - пронеслась какая-то запоздалая, отрешенная, можно даже было сказать, обреченная мысль. Хотя, тут и полный бы вряд ли помог... Только что в ангаре было человек пять с оружием. Даже вон, с пулеметом! И что? Результат как говорится, на лицо… На лице… На лице, повернутом в его, Петрова сторону. Злом. Пугающем.
- Колян? – тихим, вкрадчивым голосом снова позвал Байкал, делая аккуратный шаг назад.
Гигант рыкнул, поднялся. Утер рукавом окровавленные губы и смачно рыгнул.
- Ага, - сглотнул капитан. - Приятного аппетита… ты как?
Существо шагнуло к нему из темноты. Понять, что с товарищем что-то явно не так не составило труда. Рожа, а лицом это теперь назвать было трудно, была мало что в крови, так и вся в черной капиллярной сетке. Словно на него через мелкое сито угольную пыль высыпали и размазали. Глаза бешеные, тоже черные, с разрывами таких же темных вен. На шее, словно червяк, извивается в два пальца толщиной артерия, уходящая под броню, и вон, желваки ходуном ходят.
Монстр сжал кулаки, сделал еще один шаг, глухо рыкнул. Петров кинул взгляд в сторону подбегавших к нему Чернову и майора. Видимо его лицо выразило такую обреченность, что друзья сразу сбавили ход и остановились. Тут тоже не стоило ничего лишнего говорить. Когда на вас смотрят таким взглядом – все понятно без слов. Наталья расширила глаза, Буран поднял к плечу свой пистолет-пулемет. Гиганта им не было видно, но тяжелую, разгоняющуюся поступь слышно было хорошо.
Он остановился в считанных метрах, в одном прыжке. Резко дернулся. Схватился за голову, упал на колени и зарычал. Закрой глаза и никогда не скажешь, что такие звуки может издавать человек. Животное, монстр, инопланетное существо – да. Легко представить. Но не человека.
Его мутило. Голова гудела. В груди разливался адский огонь. Пульсирующие винтовочные прострелы истекали густой липкой кровью, с каждым ударом сердца заставляя морщиться и задыхаться, хватая болью за горло, выкручивая и выжимая глаза до слез, ломая суставы.
Николай стоял на коленях, судорожно пытаясь вздохнуть и понять, что происходит. Его вырвало. Раз. Другой. Тре-е-е-е-етий. Последний – затяжной, до нехватки воздуха, до разрыва, казалось было, вен на шее. В носу сразу защипало. Какие-то ошметки попали в носоглотку, вызывая неприятные ощущения. Он кашлянул, открыл рот пошире, и наконец-то вдохнул.
- Эй, - донесся голос Данила до сознания. – Ты как?
Как?! Хреново! До потери сознания, до слез. Перед ним - лужа блевотины с кровью. В ней - неприятные сгустки. А в голове приходящее осознание того, что он натворил. Он. Ел. Человека! И он, кажется, еще был тогда жив… Его снова вырвало. Но уже не так. Нечем было. Просто горло схватило, и из него донесся неприятный сипящий звук. Вытекать уже было нечему. Он. Ел. Человека! И ведь ему… нравилось! Мысль принесла отвращение.
В тот момент это, казалось, была манна небесная, вкуснее и желаннее которой ничего не могло быть! Ему, мать его, нравилось! Он хотел этого! Существо, захватившее над ним власть, рвало кожу и мышцы того бедного парнишки с наслаждением. Пило его кровь, словно сладкое вино, и не могло утолить ни жажду, ни голод, ни боль. А теперь... Теперь ему было противно от сделанного, от себя.