Я кладу руку на знакомое окно и жду. Свет восходящего солнца слабо струится сквозь толстое алмазное стекло с узором в виде волн. Только когда двери святилища закрываются за нами и мы оказываемся наедине с богами и друг с другом, я испускаю тихий вздох облегчения. Прежде чем мои глаза успевают привыкнуть к тусклому свету, мама касается теплыми ладонями моего лица, и я невольно вздрагиваю.
– Ты не обязана уезжать, – шепотом говорит она.
Я никогда не слышала, чтобы она просила. Это что-то совершенно непривычное.
У меня отнимается язык.
– Что?
– Послушай, любимая, – она быстро переходит на наш родной язык. Глаза у нее блестят и в полумраке кажутся еще темнее. Они напоминают глубокие колодцы, в которые можно упасть и больше не выбраться. – Союз уцелеет даже без тебя.
Она смотрит мне в лицо, касаясь пальцами скул. Я медлю. В ее глазах расцветает надежда. И тогда я плотно сжимаю губы, медленно кладу руки поверх маминых и отвожу ее ладони.
– Мы обе знаем, что это неправда, – говорю я, заставляя себя взглянуть ей в глаза.
Она стискивает зубы, и ее взгляд становится суровым. Королева не привыкла к отказам.
– Не говори мне, что я знаю, а чего не знаю.
Но я – тоже королева.
– Боги сказали тебе иное? – спрашиваю я. – Ты говоришь от их имени?
Богохульство. Можно услышать глас богов в своем сердце, но только священники вправе распространять их слова.
Даже королева Озерного края подчиняется этим правилам. Она пристыженно отводит глаза, прежде чем повернуться к Тиоре. Сестра молчит и выглядит еще мрачнее обычного.
– Или ты говоришь от имени короны? – продолжаю я, отступая. «Мама должна понять». – Это поможет нашей стране?
И вновь молчание. Мама не отвечает. Вместо этого она собирается с духом, вновь обретая королевское величие. Как будто каменеет и становится выше. Такое ощущение, что она сейчас превратится в статую.
«Она тебе не солжет».
– Может быть, ты говоришь за себя, мама? Как скорбящая женщина? Ты только что потеряла мужа и не хочешь потерять меня…
– Не стану отрицать, что предпочла бы видеть тебя здесь, – твердо говорит мама, и я слышу голос повелительницы. Таким тоном она выносит решения при дворе. – В безопасности. Подальше от этого чудовища.
– Я в состоянии справиться с Мэйвеном. Я и справляюсь, уже несколько месяцев. Ты сама знаешь.
Я тоже гляжу на Тиору в поисках поддержки. Ее лицо не меняется – она держит нейтралитет. Наблюдательная, тихая, расчетливая, как и надлежит будущей королеве.
– Я читала твои письма, да, – мама небрежно машет рукой. Интересно, ее пальцы всегда были такими тонкими, сморщенными… старческими? Я потрясена. «Сколько седины», – думаю я, наблюдая, как она меряет комнату шагами. Мамины волосы блестят в тусклом свете. «Гораздо больше, чем раньше».
– Я получаю и твою официальную корреспонденцию, и тайные сообщения, которые ты посылаешь, Айрис, – продолжает мама. – То и другое не внушает мне уверенности. А посмотрев на него… – она прерывисто вздыхает и задумывается. Потом подходит к противоположному окну и обводит пальцем завитки алмазного стекла. – Этот мальчик – сплошь острые грани и пустота. У него нет души. Он убил родного отца и попытался сделать то же самое с братом. Что бы там ни сделала его проклятая мать, это обрекло короля Норты на жизнь, полную мучений. Я так не поступлю. Не позволю тебе погибнуть рядом с ним. Рано или поздно Мэйвена пожрут собственные приближенные – ну или он пожрет их.
Я боюсь того же, но нет смысла оплакивать принятые решения. Двери уже открылись. Путь начался.
– Если бы только ты сказала мне это раньше, – с тоской отвечаю я. – Я бы не стала его защищать, когда Красные напали на нас на свадьбе. Тогда отец был бы жив.
– Да, – бормочет мама.
Она разглядывает окно, как прекрасную картину, – и старательно не смотрит на нас.
– Кроме того, если бы он погиб… – я повышаю голос, стараясь говорить так же властно, как мама и Тиора. Тоном урожденной королевы. Я подхожу к маме и кладу ладони на ее узкие плечи. Она всегда была тоньше меня. – Тогда нам бы пришлось сражаться на два фронта. С новым королем Норты и с Красными мятежниками, которые, похоже, распространились по всему миру.
«В моей собственной стране, – думаю я. – Красное восстание началось на нашей территории, у нас под носом. Мы позволили этой заразе распространиться».
Черные мамины ресницы трепещут, касаясь коричневых щек. Ее рука накрывает мою.
– Но вы обе были бы со мной. Мы бы не расставались…
– И сколько бы это продлилось? – интересуется Тиора.