Я мгновенно проснулся и вскочил. Она уже пошла прочь, все еще говоря на ходу. Порнярск тоже пройдет обучение. Это было премией, поскольку я не мог даже мечтать, надеяться добиться для него того, чего я хотел для себя. Но теперь и он тоже получит шанс. Вид его нескладного массивного бульдожьего тела умиротворял меня. Он для меня был чем-то вроде талисмана из дома, добрым предзнаменованием.
Обсидиан снова отправил нас в пространство. Впервые мы перешли в другой корабль. Он был похож на плот размером с футбольное поле, окруженный чем-то вроде невидимого неощутимого купола, сохраняющего атмосферу, температуру и давление для многочисленного инженерного оборудования, находившегося на борту. За исключением звездного неба, которое окружало нас со всех сторон, это было больше всего похоже на пребывание в машинном отделении какого-то невероятно чудовищного крейсера.
По пути к этому космическому плоту в жилище Обсидиана и почти две недели по земному времени после того, как мы прибыли туда, Порнярска и меня насильно питали информацией от обучающих машин, о которых говорил Обсидиан. Это был довольно неприятный процесс. Мы были похожи на чистые кассеты в высокоскоростном дупликаторе. Физического ощущения, что тебя накачивают информацией, не было, к тому же информация сама по себе становилась годной к употреблению лишь через некоторое время после того, как мы познакомились с настоящей инженерной работой, происходящей на борту плота, которая выпускала ее так же, как выбитая пробка выпускает вино из бочонка. Но в то же время присутствовало физическое ощущение, что наши умственные хранилища загружают умственной «древесиной» и места в них остается все меньше и меньше. Ощущение в результате было такое же, которое испытываешь после долгих недель напряженной работы и нервного напряжения до той степени, когда мозг кажется почти физически отупевшим.
Я не знал, как реагировал на обучение Порнярск, поскольку нас держали порознь. Я, будучи эмоционально изолирован своей собственной целью, относился к тому, что надо мной проделывают, физически и умственно, совершенно безразлично, и когда в должный срок процесс информационной накачки завершился, я погрузился в глубокий сон, который, должно быть, продолжался гораздо дольше моих обычных шести часов. Когда я проснулся, все знание, которое было закачано в меня, взрывообразно перешло из пассивного состояния в активное.
Я открыл глаза в том же расслабленном состоянии безмыслия, которым обычно сопровождается возвращение из дымки сновидений. В душе у меня царил покой, я ни о чем не думал, а потом внезапно вокруг меня взорвалась реальность вселенной. Я мгновенно оказался лишен тела, слеп и затерян, падал сквозь бесконечность, на целые жизни оторванный от любой фиксированной точки разумности или безопасности.
Я пришел в смятение, поняв, что знаю – причем знаю слишком много – обо всем. Паника во мне становилась все сильнее, как глубоководное давление на переборку моего разума, угрожая прорвать ее и уничтожить меня. Слишком уж многое и сразу обрушилось на мое сознание. Я внезапно стал слишком много понимать, слишком много знать...
Я почувствовал, что давление всего этого начинает раскалывать меня на части, а потом внезапно мне на помощь пришла моя давно сдерживаемая цель. Я мобилизировался и начал сопротивляться, удерживая под контролем переполняющее меня знание. Я противопоставил давление давлению. Не для того я забрался так далеко во времени, пространстве и знании, чтобы сейчас исчезнуть в эмоциональном спазме. Вселенная была не больше моего разума. Я обнаружил это сам, еще раньше. Я касался вселенной, и неоднократно. Она была не слишком пугающей и не слишком непонятной. Она была частью меня так же, как я был частью ее. Сама по себе она меня не пугала. Не будет же рука пугаться, узнав, что она прикреплена к телу.
Но мой разум по-прежнему был где-то далеко от тела, все еще на плоту. Ощущение было такое, будто я одновременно плаваю без движения в пространстве и на огромной скорости лечу сквозь бесконечность. Я смотрел на это откуда-то между островов-вселенных, из межгалактического пространства. Мне даже показалось, что я вижу всю вселенную насквозь, и впервые в жизни общая картина активности шторма времени стала в моем сознании единой.
– Итак, Марк, – послышался голос – или мысль. Здесь, где не было ни тел, ни звезд поблизости, это казалось одновременно и тем и другим и в то же время ни тем ни другим. – Вы выжили.
Это говорила Зануда. Я инстинктивно поискал ее взглядом, но не увидел. Но я знал, что она здесь.
– Да. – Я хотел сказать ей, что я никогда ничего другого и не собирался сделать, но внутренняя честность в последнюю секунду помешала мне. – Я должен был выжить.
– Очевидно. Теперь вы понимаете процесс темпоральной наладки?
– Думаю, да, – сказал я, и закачанное в меня знание начало смешиваться с тем, что я ощущал, и все усилия вдруг обрели четкий порядок и взаимосвязь и превратились в моем мозгу во что-то вроде чертежа.
– Я представлял это себе совсем иначе, – сказал я. – Вы и в самом деле пытаетесь остановить шторм времени физическими усилиями, пустить его физическое влияние на вселенную в обратную сторону?
– В каком-то смысле.
– В каком-то смысле? Ладно, допустим, что в каком-то смысле. Но все равно это физический процесс. Грубо говоря в тех понятиях, с которыми вы знакомы, нормальный распад энтропии начинает замедляться и идти в обратную сторону, когда вселенная перестает расширяться. Потом, когда самые дальние звезды и периферийные галактики начинают падать обратно тут и там, они образуют области, где энтропия скорее возрастает, чем уменьшается. Разве не так, Зануда? Поэтому не что иное, как эти напряжения, эти столкновения между двумя состояниями энтропии в специфических районах, породивших имплозии новых, и дали начало провалам во времени, где по одну сторону линии времени двигались в одну сторону, а с другой – в другую. Вот что породило шторм времени! Но я полагал, что вы, чтобы победить шторм, будете атаковать его непосредственно.
– Мы стараемся определить его причину.
– Неужели? Но ведь это же использование чисто физической силы для исправления положения дел.
– Вам известен лучший способ?
– Но использовать энергию для прекращения падения этих физических тел, заставлять их снова расходиться? Должен существовать какой-то другой способ, не требующий откачки энергии из другой вселенной. Разве вы не этим занимаетесь, причем откачиваете энергию из тахионной вселенной? Вы имеете дело с силами, которые могут разорвать эту вселенную на части.
– Я же спросила вас, – повторила Зануда, – вам известен лучший способ?
– Нет, но я должен увидеть это сам. Я просто поверить не могу, что вы в состоянии контролировать нечто столь могущественное.
– Тогда смотрите, – сказала Зануда. – С-Дорадус сейчас совсем рядом, на расстоянии мысли.
Так оно и было. Достаточно было просто подумать, и вот мы уже там, не затратив на перемещение ни малейшего времени. Бестелесный я с бестелесной Занудой рядом со мной – мы висели в пространстве и смотрели на огромную сферу темноты, которая была массивным двигателем, внутри которого была заключена молодая бело-голубая гигантская звезда С-Дорадус. Это был двигатель, который поглощал все излучение огромного светила, чтобы использовать его как точку фокуса, лупу в ткани нашей вселенной, сквозь которую лился необходимый поток энергии тахионной вселенной, из которой ее выкачивали, чтобы передвигать с места на место не только звезды, но и целые галактики.
Холод объял мой разум. Через эту линзу мы касались другого места, где все физические законы и само время текли в обратном направлении. До тех пор пока линза была под контролем, пока она была небольшой и сохраняла постоянные размеры, реакция между двумя вселенным находилась под контролем. Но если под действием проходящих сквозь нее сил линза разорвется и станет шире, поток энергии может усилиться до пропорций слишком больших, чтобы ее контролировать. Граница между двумя вселенными лопнет, за чем последует взаимное уничтожение обеих – мгновенная аннигиляция.