Оджерс поморщился, как будто споткнулся, и сказал, что это невозможно, завтра он занят, у него другие обязательства и много дел, ничего не получится. Возможно, он пересмотрит свое расписание и выкроит время в среду утром. Дрейк, задумавшись над неожиданным эффектом его предложения заменить водосток, сказал, что если мистеру Оджерсу удастся найти время завтра, хоть утром, хоть вечером, он мог бы до конца зимы починить все водостоки коттеджа. У него как раз есть подходящее железо, нетрудно будет придать ему нужную форму, а потом покрасить. Такая вещь продержится многие годы. Мистер Оджерс кашлянул в шерстяной шарф и сказал:
— Тогда в половине двенадцатого. — А когда радостный Дрейк собрался уходить, добавил: — Смотрите не опоздайте. После двенадцати я не могу проводить венчания. Таков закон.
— Спасибо, мистер Оджерс. Мы не опоздаем. Будем в церкви уже в одиннадцать.
— Я сказал — в половине двенадцатого! И конечно, всё зависит от погоды. Моя несчастная церковь едва держится в таком жутком климате.
Вскочив на Джудит, Дрейк молча вознес молитву, чтобы наклонный шпиль церкви Сола пережил еще одну бурю. С приближением сумерек она стала стихать, но не слишком — Джудит спотыкалась под порывами ветра, и даже здесь, в двух сотнях футов над уровнем моря, хлопья пены носились в воздухе, словно призраки, танцуя на ветру.
Для Дрейка это был долгий день после череды долгих дней, но он совсем не устал. После появления Морвенны он спал по ночам не больше трех часов, но днем его не клонило в сон, как и сейчас, даже когда он ложился в постель. Была бы нужда — он с радостью проделал бы пятьдесят миль до Бодмина и обратно еще раз. Жизнь била ключом и сияла, каждое мгновение, каждая мысль добавляла новых сил и придавала бодрости. Росс как-то сказал ему: «Ничто не сумеет разрушить твою жизнь». Но она была разрушена. Наверное, почти ничто и никто не сумел бы снова возродить его к жизни, по выражению Сэма. Но это произошло. И если так черны глубины, то и высоты должны быть сияющими. С несчастьем еще можно бороться, но со счастьем ничего не поделаешь.
Он не сомневался в любви Морвенны. Сейчас его мысли не заходили дальше того, чтобы обезопасить ее браком, а всё остальное когда-нибудь придет. Он готовился быть терпеливым, как и обещал, и ждать месяцы или годы. Какая разница, если супружество будет неполным? Кривой среди слепых — царь царей, как гласит старинная поговорка. А еще несколько дней назад он был слеп.
На вершине холма он спешился, потому что Джудит устала. Дрейк повел ее по узкой тропе, с удивлением отметив, что свет в мастерской Пэлли не горит. В доме наверняка сейчас уже темно, а Морвенна не станет напрягать глаза, если занимается шитьем. В душе зародился червячок тревоги. Но конечно же, она ведь может поджидать его у ворот. Она ведь тоже может волноваться.
Но Морвенны не было у ворот. Дом выглядел пустым. Близнецы Тревиннарды обычно работали с рассвета до заката, но в такую погоду Дрейк бы отправил их домой в три. Они уже ушли? Неужели Морвенна тоже ушла? Он спрыгнул с лошади, перекинул поводья через столб и побежал в дом.
— Морвенна! Морвенна!
Через кухню в гостиную, потом по лестнице в спальни. Никого. Камин погас. Ничего. Всё как неделю назад. Дрейк оглядел комнату, где она спала. Ее саквояж, ночная сорочка, тапочки и гребень были на месте. По крайней мере, она не...
— Если позволите, сэр, — раздался голос одного из Тревиннардов, непонятно какого, — госпожа Уитворт, сэр, она вышла.
— Вышла? Куда?
Дрейк почувствовал облегчение.
— В Тренвит.
— В Тренвит?
Чувство облегчения исчезло.
— Утром приходила госпожа Уорлегган. Госпожа Уитворт сказала, что проводит ее домой, раз госпожа Уорлегган на сносях, а тут такой ветрила.
— Когда это было, Джек?
— Джим, сэр. Джек ушел. Мы бросили монетку, кто останется, покудова вы не вернетесь. Ой, не знаю. Часов-то нету. До полудня, кажись.
— А она сказала еще что-нибудь? Когда вернется?
— Нет, сэр, ничего больше не сказала. Просто сказала, что проводит госпожу Уорлегган. Я решил, что больше часа не задержится.
— Спасибо, Джим. А теперь иди домой.
— Ага, сэр.
Почти не остановившись даже для того, чтобы закрыть за собой дверь, Дрейк побежал к усталой лошади, вскочил в седло, ударил ее каблуками и во весь опор поскакал на холм, к Тренвиту.
Глава тринадцатая
Морвенна пожалела о решении остаться, как только они сели обедать. Очень трудно было сказать «нет», это выглядело как отказ двум пригласившим ее старикам. А также отказом Элизабет, которая пускай и вела себя когда-то неправильно, но потом всячески старалась это исправить. Ее дружелюбие по отношению к Дрейку оказалось очень важным для выживания кузницы. Было приятно также снова встретиться с темноволосым симпатичным мальчиком, Валентином Уорлегганом. Во время визитов в дом Уорлегганов в Труро Морвенна часто его видела, и мальчик ей нравился. За столом он сидел рядом и подсовывал ей больше пищи и вина, чем она могла переварить.
Всё шло неплохо, но дом навевал мрачные воспоминания о неприятных сценах и разбитом сердце. Достаточно было просто здесь находиться, чтобы вернуться в те времена, когда она, ничем не примечательная девушка, служила гувернанткой Джеффри Чарльза, хотя была ненамного его старше. Всё это подрывало ее нынешнюю решимость. Здесь ничто не казалось таким же определенным, таким же ясным. Морвенна твердила себе, что это слабость, результат нервного напряжения последних лет, нерешительность несвойственна ее характеру. Но всё-таки она угнездилась глубоко в мыслях.
Теперь, когда она осталась, Морвенна поняла, что ей не следовало бояться обидеть стариков Чайноветов. Хотя они знали, что она вдова и имеет собственного ребенка, но не особо интересовались ее судьбой. Четыре года с тех пор, как она покинула Тренвит скромной невестой, Морвенне казались целой жизнью, а для них — лишь несколькими месяцами привычного существования, чья монотонность прерывалась только различными хворями. Они приветствовали ее появление не из дружеских чувств, а только потому, что обнаружили знакомого человека, в прошлом с готовностью выслушивавшего их жалобы.
Когда закончили с основным блюдом и унесли тяжелые тарелки, прибыл Джордж.
Сначала за дверью раздался какой-то шум, послышались голоса и топот ног. Потом голоса стали громче, и на гравийной дорожке под окном зацокали копыта. Элизабет встала и положила руки на спинку стула, ее лицо вспыхнуло. Вошел Джордж.
Он был в высоких сапогах и костюме для верховой езды табачного цвета, в дверях он передал плащ и шляпу слуге. Его волосы растрепались от ветра, и Джордж пригладил их рукой. На ветру его лицо тоже неожиданно раскраснелось.
— Вот как, — сказал он. — Всё семейство за обедом. Я опоздал?
— Ничего подобного, — ответила Элизабет. — Я велю всё принести обратно. Стивенс, Моррисон...
— Да, мэм.
— И Морвенна, — сказал Джордж, посмотрев на нее, после того как поздоровался с тещей. — Не рассчитывал тебя здесь встретить.
— Она просто зашла в гости, — отозвалась Элизабет. — Ну и денек! Что тебя привело в такую погоду?
— Внезапный порыв. И к тому же у меня есть кое-какие дела.
— Папа! Папа! Тебя не сшибло ветром?
— И Валентин, — саркастически произнес Джордж. — Какое счастливое семейство!
— Папа! Ты видел море? Оно громадное! Том и Беттина водили меня в бухту Тревонанс на него посмотреть.
— Я не был здесь почти полгода, — сказал Джордж, — а иногда присутствие хозяина оказывает благотворный эффект на слуг. — Он сел напротив Морвенны и огляделся. — Ох, нет, пожалуй, трески мне не нужно, Стивенс. И жареного мяса тоже. А гусь хорош?
— Я его не пробовала, — ответила Элизабет. — Отец...
— А? Что? Ах да, гусь вполне неплох. Хотя на Рождество нам понадобится птица побольше. В округе не так много гусей. Похоже, из-за дрянной весны они поздно вылупились.
— Папа! Говорят, с коттеджа Хоскина съехала крыша! Прямо как парик с лысой головы! Так Беттина сказала. Как парик с лысой головы!