— Ребенок Дуайта, — сказал Росс, который больше ел, чем говорил, — и Кэролайн. Что с ним не так?
— Сара? О чем ты?
— Так ее зовут? Разумеется, я помню, ты писала мне. Она неполноценна? Я имею в виду умственно.
— Нет, Росс, нет. Нет никаких причин предполагать такое! Однако Кэролайн тяжело перенесла беременность, и ребенок родился маленьким. Она до сих пор маленькая и довольно слабая. Но почему ты подумал?..
— Этот опасный осел в одежде церковника, Осборн Уитворт, сказал это сегодня в карете из Сент-Остелла. Он предположил, что ребенок слабоумный и целый день пускает слюни.
— Все дети пускают слюни, Росс. Как старики. Но не думаю, что Сара хуже других. Должно быть, он сказал это от злости.
— Слава Богу. А они счастливы в браке?
Демельза подняла брови.
— Разве нет?
— Иногда у меня появляются опасения. Они такие разные, и в мыслях, и в поступках.
— Росс, они любят друг друга.
— Да. Все надеются, что этого достаточно.
Тут вошла Джейн Гимлетт, чтобы убрать со стола, и они перешли в старую гостиную, которая выглядела точь-в-точь, как Росс помнил с детства, даже пахло там также. Однако он отметил починенное кресло и две новых вазы с цветами — колокольчиками, тюльпанами и лакфиолями. В те годы, когда Демельза превращалась из прислуги в его друга, а потом и жену, первым признаком совершающейся перемены стали цветы в его комнате. Росс со всеми подробностями помнил тот день, когда он впервые переспал с Демельзой, а наутро заехала Элизабет, и во время разговора зашла Демельза — босая, кое-как одетая, растрепанная и с букетом колокольчиков в руках. Она протянула цветы Элизабет, а та, вероятно что-то почувствовав, отказалась. Сказала, что они завянут по дороге домой. А после ее ухода Демельза села ему на колени — словно инстинктивно предъявив свои права.
Что ж... С тех пор кое-что изменилось. Демельза изменилась.
Росс с трудом раскурил трубку от затухающего огня, выпустил дым и снова сел.
— Ты похудела, — сказал он.
— Правда? Может, чуть-чуть.
— До сих пор переживаешь из-за Хью?
Она уставилась в огонь.
— Нет, Росс. Но может быть, немножко за мужа.
— Прости. Мне не следовало этого говорить.
— Следовало, если ты так думаешь.
— Тогда мне не следовало об этом думать.
— Наверное, иногда мы просто не можем сдержать порывы. Но надеюсь, всё это время в Лондоне ты не думал, что я переживаю из-за кого-то другого.
— Нет... Нет.
— Говоришь не очень уверенно.
— Нет. Но с сентября я думаю о том, как сложно бороться с тенью.
Свечи моргнули от ветерка из открытого окна.
— Тебе нет нужды с кем-то бороться, Росс.
Он скосил глаза на трубку.
— Конкурировать.
— Или конкурировать. На некоторое время... Хью пришел в мою жизнь... Не могу сказать почему... И в мое сердце тоже, хотя раньше там был только ты. Но всё кончено. Вот и всё, что я могу сказать.
— Потому что он умер?
— Всё кончено, Росс. — Она моргнула, словно пыталась избавиться от несуществующих слез. — Кончено.
— Да.
— И вообще... — она встала, сверкнув темными глазами, и поворошила угли.
— Что?
— Об этом нет смысла думать.
— Но я думал.
— Наверное, этим и отличаются мужчины от женщин, да, Росс? Потому что всю жизнь с тобой мне пришлось бороться не с тенью, а с идеалом — с Элизабет. Мне... мне всегда приходилось конкурировать.
— Но это давно в прошлом. Но пожалуй, ты права. Что годится для одного...
— Нет, нет, нет и нет! Ты считаешь, что я позволила себе заинтересоваться Хью в отместку? Неужели ты так думаешь? Я сказала это только потому, что ты упомянул конкуренцию с памятью о ком-то. Этим я занималась всю свою замужнюю жизнь. Но это не может разрушить всё, что у нас есть.
Трубка так толком и не разгорелась. Росс положил ее на каминную полку и встал. За время своего отсутствия он как будто стал выше.
— Может ли это разрушить всё, что у нас есть? Нет. Мы приняли решение еще в сентябре. Но эта парламентская мишура подвернулась как раз вовремя. Мы расстались, у нас было время подумать, и я верю, что за это время мы смогли привести мысли в порядок.