Оззи приподнял полы фрака и сложил под ними руки за спиной. Он заметил, что мистер Пирс растроган. И правда, в глазах нотариуса выступили слезы и закапали на простыню. Старый дуралей явно себя жалеет.
— Подагра? Да это же пустяки. Вы говорили, что страдаете ей уже двадцать лет. Немного попоститесь и встанете на ноги. Вы же отказываетесь во время поста от излишеств? Расскажите-ка.
— Подагра? — переспросил мистер Пирс. — Вы же об этом, да? Подагра у меня уже полжизни, но теперь она подобралась к сердцу. По ночам бывает, и от одной мысли об этом пробирает дрожь, мне приходится прикладывать все силы, чтобы снова вдохнуть. В какую-нибудь ночь или даже день, мой мальчик, этого вдоха может и не случиться.
— Хотел бы я вам помочь, — холодно произнес Оззи. — Мне жаль, что вы так больны.
Мистер Пирс вспомнил о манерах.
— Бокал канарского? Оно вон там. Любой джентльмен оценит мой выбор канарского. Угощайтесь.
Оззи налил себе вина.
— Увы, — продолжил Пирс, — сам я до вечера не пью, Бенна запретил, хотя одному Богу известно, какая теперь разница. И раз уж речь зашла о Боге, мистер Уитворт, напоминаю, что я из вашего прихода, он как раз простирается до этого квартала Труро, хотя всё остальное относится к церкви святой Марии. И к тому же я бы не вынес утешения доктора Холса.
Оззи впервые осознал, зачем его вызвали. Утешение больных и скорбящих было одной из обязанностей, к которым он не питал пристрастия, но теперь его загнали в угол, ничего не поделаешь. В основном, насколько он мог припомнить, следовало прочесть что-нибудь из Библии, ничего более подходящего и более авторитетного простой священник придумать все равно не может. Но мистер Пирс был образованным человеком и явно не удовольствуется первой пришедшей в голову Оззи цитатой.
В конце концов Оззи прокричал:
— Иов так сказал во время своих несчастий: «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена. Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих».
Повисла тишина.
— Полагаю, мой мальчик, бокал канарского мне не повредит, — сказал мистер Пирс.
Канарское было разлито и выпито.
— Вы ведь священник, мой мальчик. Епископ посвятил вас в сан. Значит, вы должны знать. Если кто-либо вообще это знает. Что-что? Что вы сказали?
— Ничего.
— Ах, ну что ж, наверное, любой бы ответил так же, когда ему задают подобный вопрос. Но всё же мне интересно. Вы верите в то, что проповедуете? Верите в загробную жизнь? Моя дочь верит. О да. Она методистка и считает, что на этом свете нужно только каяться, и тогда ты получишь всё остальное на том. Этому ведь и учит Библия, верно? Вне зависимости от того, к какой ветви христианства вы принадлежите. Покайтесь и будете жить вечно.
— Но я всегда с Тобою: Ты держишь меня за правую руку; Ты руководишь меня советом Твоим и потом примешь меня в славу. Кто мне на небе? И с Тобою ничего не хочу на земле, — сказал Оззи.
— Вы стали говорить тише, — заметил Нат Пирс, нотариус и стряпчий. — Это необычно для вас, мой мальчик, у вас же такой зычный голос. Но мне не кажется, что ваши слова отвечают на мой вопрос. Может, вы и почуяли лисицу, но совсем не ту! Видите ли, я бы покаялся, но лишь если бы поверил, что в этом что-то есть, ведь в последние несколько лет я вел себя небезупречно под гнетом обстоятельств.
Оззи неохотно опустился в кресло.
— Святой Иаков сказал: «Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни».
— Что? Да, это неплохо. — Мистер Пирс приподнял раздувшуюся синеватую руку и почесал грудь под простыней. — Но я вовсе не пересилил искушения, мой мальчик. Я сдавался им то так, то сяк, вот в чем дело. В моей душе нет покоя, и я не жажду увидеть Создателя с таким-то грузом на совести. Я ужасно беспокоюсь. Вы твердо верите, что загробный мир существует? Верите во все эти рассказы об адском пламени и вечном проклятии? Честно признаться, я не знаю, что и думать.
— Бог вечен. Бог вездесущ, Бог всё видит. Возврата не будет. Если вы окажетесь в самой глубокой пучине ада, он всё равно будет там. От него не укроешься. Вас беспокоят грехи юности?
— Юности? Какой юности? Моей? Нет, нет. Грешил ли я тогда? Возможно. Если и так, то я забыл. Забыл, что там были за грехи. Нет, мой мальчик, меня беспокоят грехи зрелого возраста. Последних десяти лет.
Оззи высморкался в платок.
— Что же это за грехи, мистер Пирс? Чревоугодие? Праздность? Похоть? Однажды, думаю, я заметил, как вы жульничали в висте.