— Как там Мэг?
Мэг — владелица мотеля "Перекресток".
— По-моему, зря она так обиделась на Сэнди, — говорит Морин. Сэнди — это сын Мэг, он инвалид. — Он просто сказал то, что думает.
— Ты тоже иногда чересчур честная, — говорит Мари-Роз, изучая корни ее волос.
— Он что, правда инвалид? — спрашивает Морин.
— Кто? Сэнди? — переспрашивает Мари-Роз.
— Ну да. Ведет-то он себя нормально?
— He знаю, — отвечает Мари-Роз. — Думаю, вполне.
— Мэг нужно держаться, не раскисать, правда? — говорит Морин.
— И нам с тобой тоже, а? — усмехается Мари-Роз. — Таков наш женский удел. По-моему, можно смывать.
— Я ее обожаю, — продолжает Морин. — Наверное, это здорово — иметь собственный бизнес.
— Учти, это отнюдь не всегда шампанское и деликатесы в банкетном зале, — говорит Мари-Роз, мягко закидывая голову Морин назад, над раковиной.
— Вот и у тебя все получилось, ведь так, Элси?
Она умолкает, почувствовав, как пальцы Элси напряглись и стали более жесткими.
— …Мари-Роз?
— Не скажу, что это было просто, — говорит Мари-Роз, направляя струю воды за ухо Морин. Вода слишком горячая, Но Морин стесняется пожаловаться. Когда тебе запрокидывают голову, почему-то делаешься очень покладистой.
— Я понимаю. Но все равно…
Морин вдруг замечает, что Мари стоит выпрямившись, воинственно упершись кулаками в бока.
— Почему ты не найдешь себе работу, ведь Роберт с вами больше не живет?
Она наклоняется над Морин и смазывает ее волосы бальзамом "Эльсэв".
— Не думаю, что это понравится Чарли.
— Ну и что с того?
— Ты не знаешь, какой он у меня. И вообще, что я смогу делать?
— Что-нибудь да сможешь. Ты ведь не дура какая-то, мм?
— О, не думаю, что я могу рассчитывать на что-то приличное…
— Чушь собачья.
— Иногда я просто умираю от тоски, — признается Морин.
— У тебя слишком много свободного времени.
— Вообще-то всегда есть чем заняться. Ты не представляешь, сколько дома всяких дел…
— Можешь сесть прямо. Только не дергай головой. Отличненько. То что надо. Как тебе?
Оттенок получился более яркий, чем ожидала Морин, но вполне симпатичный. Седые подпалины, которые все больше и больше бросались в глаза, совершенно исчезли. Она одобрительно кивнула.
Мари-Роз молча начинает укладывать ее волосы феном. Морин снова берет в руки журнал "Она", который раскрывается как раз на статье про оргазм. Мари-Роз наклоняется над ее плечом.
— Решила немного подучиться? — Она лукаво подмигивает.
— Да где уж, мы с Чарли уже старые для всего этого, — говорит Морин, подумав о надвигающемся климаксе с таким ужасом, будто это рак, неотвратимый.
— Да брось ты… тоже мне, нашлась старуха.
— Ты-то — совсем другое дело, — роняет в ответ Морин.
— Ты не представляешь, чего ты себя лишаешь.
Вдруг мелькает мысль: "А ведь Элси права". Она действительно никогда не понимала, чем уж так хорош секс, хотя теперь ей казалось, что он так или иначе влияет решительно на все, на любую житейскую мелочь. Будь то каша на завтрак, кухонный ножик, даже к пенсионным делам проблемы пола имеют самое прямое отношение.
Морин вспоминает, что Чарли никогда не удавалось определить, где у нее клитор, он промахивался. А она молчала. Этот бугорок не желал, чтобы его обнаружили, совсем как Шангри-Ла[33]. Кто-то, возможно, ловко играет на этом райском инструменте, ну а ее муж даже не смог его обнаружить… А теперь Чарли ко всему этому уже охладел, поиски давно прекращены.
— У тебя бывало, чтобы сразу несколько?
Морин озадачена:
— Сразу несколько чего?
— Оргазмов, конечно.
Морин громко хохочет:
— Мне и один-то не всегда обламывается, так, если повезет.
Мари-Роз тоже начинает хохотать. Но Морин чувствует, как у нее самой в ответ сжимается сердце, будто его сдавила чья-то невидимая рука.
— Ну вот, почти готово, — говорит Мари-Роз и чуть пятится назад, чтобы полюбоваться своей работой.
Волосы Морин выглядят почти по-прежнему, просто стали более ухоженными и нет седины. Морин побаивается более радикальных перемен.
— Ты могла бы и мне помогать, — предлагает Мари-Роз.
— На твоем месте я бы в жизни не доверила ножницы такой растяпе. И недели не пройдет, как я непременно отхвачу у какой-нибудь несчастной кусок уха. Чарли говорит, что у меня не руки, а крюки.
— Мне нужен помощник, чтобы вести учет. Как у тебя с арифметикой?
Морин припоминает, что школьницей довольно лихо считала в уме, ответ всегда получался правильный, и ее каждый раз распирало от гордости.
— Считаю я нормально. Но вести записи, это я не знаю…
— Проще простого, — небрежно говорит Мари-Роз. — Рисуй себе столбики из цифр. Ты же понимаешь, мне нужен кто-то, кому я могу доверять.
— Ты это о чем?
— Прекрати, Морин. О "сокрытии наличности". Это же все делают.
Перспектива обвести вокруг пальца налогового инспектора приятно будоражит Морин. Это здорово — отплатить чиновникам, которые всю жизнь ее терроризируют.
— Подумай.
— Я должна посоветоваться с Чарли.
— С Чарли? — Она удивленно вскидывает брови. — Никогда не позволяй мужчинам все за тебя решать.
— Но Чарли мой муж.
Для Мари это, похоже, не аргумент.
— Подумай, — повторяет она.
— Возможно, я и рискну, Элс… Мари-Роз.
Мари-Роз эффектным жестом срывает с плеч Морин розовую накидку. Морин чувствует себя совершенно обновленной, хотя стиль прически не слишком изменился. Она думает о том, как встретит ее Чарли, но совсем не уверена, что тот вообще заметит какую-то перемену.
Четвертый этаж здания "Санди тайме". Чарли стоит, склонившись над формой, подчищая металлические полоски, и привычно читает справа налево: "Экономики спад нам пророки сулят". Слово "спад" набрано крупно — семьдесят два пункта, шрифт "романский".
Неподалеку сидят линотиписты, горячий набор, металл каплями стекает в отливной котел, снабженный пуансоном. Расплавленный металл с шумом заливается в матрицы, постоянный грохот и гул оглушает. Рядом с линотипами стоят несколько станков "Лудлоу"[34] — для отливки заголовков.
Линотиписты — аристократы в печатном деле. У них даже есть кое-какие сбережения, у этих немолодых уже толстячков, у них есть машины и загородные домики. В их клан без протекции не пробьешься. У Чарли связей там никаких не водится, так что он просто делает свое дело и вполне доволен, в конце концов, специалистов его уровня не так уж много.
За стенкой суетятся корректоры: корректоры-подчитчики и ревизионные корректоры проверяют гранки, сверстанные полосы после читают корректоры, отвечающие за текст. Тут везде предельно четкое разделение труда. Сюда приходят и журналисты, и горе тому, кто посмеет взять не тот листочек или тронуть какой-нибудь агрегат. Профсоюзы — и Национальная полиграфическая ассоциация, и профсоюз печатников и работников смежных профессий всегда на страже — следят, чтобы сопредельные цеха не переступили демаркационную линию. Из-за любого нарушения неписаных правил может разразиться забастовка. Зато если она начинается и газета не выходит вовремя, руководство часто само старается все уладить: вносит определенную сумму в "общий котел", чтобы подмазать профсоюз. А потом, глядишь, и тебя порадуют перераспределенными среди типографской братии деньжатами.
Еще Чарли нравится так называемый "день папы", это когда к тебе подходит типографский папочка, то есть главарь какой-нибудь профсоюзной секции, и говорит, что завтра тебе неплохо было бы отдохнуть. Но это все цветочки в сравнении с тем, что творится на складах по всей Флит-стрит, или у водителей грузовиков, или у грузчиков. Часть из них — профессиональные лодыри, в основном из смежников, почти не работают или прирабатывают шоферами такси, для Чарли это один черт. Здоровые, со свирепыми физиономиями, они в основном из Орпингтона или из Бекслихита, даже расписываются не своими фамилиями. Эти как бы не существующие рабочие могут написать что угодно: Микки-Маус, птичка Дики или Чарли Чаплин. Изворотливые дельцы выманивают этих так называемых рабочих вечерком из пивнушек, заносят их в списки, а потом те идут пить дальше, на полученные от деляги семьдесят пять фунтов.
33
Шангри-Ла — бывшее название загородной резиденции президентов США, современное название — Кемп-Дэвид.
34
"Лудлоу" — название фирмы, производящей шрифтолитейные машины для отливки слов, написанных крупными буквами.