— Ты ничего не поняла. Чтобы наладить дела и сохранить бизнес, нужны рабочие, на которых как раз все и держится. Мы, рабочие, и есть этот самый бизнес. А они только снимают сливки, прибыль, так устроены все начальники. Сидят в своих креслах, греют свои жирные задницы и курят сигары. Что есть то есть. С ними нужно постоянно быть начеку, чтобы не наглели. Им дашь пальчик, а они всю руку готовы откусить.
Вино довольно крепкое, терпкое и насыщенное. Морин не привыкла пить на пустой желудок. Она настроена по-боевому и никак не может остановиться, хотя чувствует, что Чарли это раздражает.
— А что, если в других газетах начнут использовать компьютеры? Тогда они смогут сократить затраты и ускорить технологический процесс. Ну и что тогда будет со всеми вами?
Чарли проглатывает этот выпад. Памятуя о том, что сегодня у них все-таки торжественный день, он решает смягчить ответный удар. Выдавив из себя улыбку, он говорит:
— Знаешь, как бы тебя назвал один малый из нашей газеты, Майк Сандерленд?
Нет, этого Морин не знает.
— Он бы назвал тебя… погоди… Что-то вроде доносчика или гнусного предателя. Вспомнил! Он назвал бы тебя классовым врагом, вот.
— Понятно. Видимо, он так называет всех, кто говорит ему то, что он предпочел бы не слышать.
Морин все труднее скрывать внезапно накатившую злость. Губы ее кривятся, улыбка исчезает. У Чарли вырывается нетерпеливый вздох. Жену его сегодня что-то занесло. Что она вообще понимает в таких вещах? Он открывает рот, чтобы поставить ее на место, но тут появляется официант.
— Гаспачо.
— Это мне, — говорит Чарли.
Официант ставит суп перед Чарли, а перед Морин — жареных кальмаров. Порции очень маленькие. Чарли пристально смотрит на кабальеро. Что-то в нем — во всей его повадке, в брезгливо поджатых губах — говорит Чарли, что этот тип его ненавидит. Он придирчиво разглядывает свою тарелку с супом.
— Приятного аппетита.
Официант слегка улыбается, Чарли его улыбка кажется двусмысленной. Это настораживает… Он и в лучшие времена не доверял ресторанам. А Томми, он иногда кое-что делает для уэст-эндских ресторанчиков, такого ему порассказал… Грязища. Крысы, черви, тараканы, все эти твари шныряют по дорогим сырам, по икре и прочим деликатесам. Здесь небось не лучше.
Чарли снова уставился на тарелку с супом. Морин уже уплетала своих кальмаров.
— Морин, ну-ка взгляни сюда. Ты видишь?
Чарли показывает на блестящие кружочки оливкового масла, плавающие справа вверху.
— Вкуснотища, — приговаривает Морин, — интересно, они могут дать рецепт?
— Какой еще рецепт? Шмякнут кусочки кальмара в кипящее масло на пять минут, вот тебе и весь рецепт. А кусочков могли бы положить побольше, ты согласна? Нет, ты посмотри на эти мелкие пятнышки. Как ты думаешь, что это?
— Это? Масло, наверное.
— Никакое это не масло.
Воровато оглянувшись, он наклоняется к ней и тихо, чтобы не услышали сидящие рядом испанцы, говорит:
— Он туда плюнул.
Морин хочет улыбнуться, но что-то в голосе Чарли подсказывает ей, что лучше сейчас этого не делать.
— Ты уверен? Что ж, тогда верни им этот суп.
— Но я не могу.
— Это почему же? — После трех бокалов вина Морин непривычно осмелела и готова говорить все, что ей взбредет в голову. И хорошо, что они заказали еще одну бутылку.
— Если этот тип плюнул в твой суп, пусть принесет другую порцию. Я считаю, он обязан это сделать.
Она кладет в рот последний кусок кальмара и берет с тарелки хлеб.
— Не говори глупостей. Он ведь ни за что не признается.
Возвращается официант со второй бутылкой вина. Ласково на него посмотрев, Морин почти мурлычет:
— Мой муж хотел вам кое-что сказать.
Удивленно вздернув брови, официант поворачивается к Чарли:
— Что-то не так?
Чарли начинает неловко ерзать.
— Нет-нет. Все отлично.
При виде нетронутого супа официант обиженно мрачнеет.
— У вас нет аппетита?
И с этими словами он одним элегантным, почти незаметным рывком откупоривает бутылку. Чарли, сраженный его мрачностью, впихивает в себя ложку супа. Ему и впрямь кажется, что в ложке плавает слюна.
Чарли поднимает голову и замечает, что официант ухмыляется. А потом замечает и кое-что еще: на заднем плане, за плечом официанта, растянут испанский флаг с огромными яркими буквами: "Viva Las Malvinas". От этой надписи и от ухмылки Чарли буквально заклинивает; теперь он абсолютно уверен, что плавающие в его тарелке пятнышки совсем не масло. Он обличительно тычет пальцем в сторону этого красавчика:
— Ты туда харкнул. Ты испоганил мой суп.
Официант слегка отступает назад:
— Не понял?
— Прочисть уши.
— Вы с ума сошли!
— Это ты сошел с ума, поди полечись. А мы уходим.
Официант равнодушно пожимает плечами:
— Как угодно. Я сейчас принесу счет.
— Счет? Que? Que?[76] Слушай. Ты маячишь тут весь вечер, других англичан здесь не нашлось, вот и решил на нас отыграться. Верно? За то, что наши надрали вам задницы на Фолклендах.
И тут официант действительно плюет, но не в суп, а под ноги Чарли.
— Las Malvinas.
— Это Фолкленды. Запомнил? Наши Фолклендские острова, черт подери!
Официант отшатывается, вздернув подбородок. Почти все черноволосые головы, все оливковые лица поворачиваются в их сторону.
— Это мы дерем ваши задницы, ваши жирные задницы, миссис Мэгги Тэтчер и мистер Уинстон Черчилль!
— Хей, Педро. А как тебе понравится это? — Он вспоминает словечко, вычитанное утром в газете, и швыряет его, как гранату: — Ату! Ну что, съели? Хей! Ату! Кыш с островов!
Официант демонстративно поворачивается к ним спиной, гадливо передернув плечами.
— Что, не нравится, а? Смотри, Морин, им не нравится!
Теперь к их столику приковано уже всеобщее внимание. Чарли отталкивает стол, и он едет вбок. Торопливо подбегает администратор, Морин, опустив голову, сверлит взглядом свою пустую тарелку. Битва продолжается. Мужчина, сидящий за соседним столиком, плюет Чарли под ноги. Чарли в ответ растопыривает пальцы, изображая "V". Про себя он подсчитывает примерную сумму (даже в такой ситуации природная честность не позволяет ему сжульничать), достает из кошелька пару банкнот и картинно швыряет их на пол. По щекам Морин катятся слезы. Чарли хватает ее за руку и тащит к выходу.
--
Домой они едут в полном молчании. Их старенький "толедо" застревает в пробке. Чарли, клятвенно обещавший Морин не напиваться, все-таки под хорошим градусом.
Морин опять начинает плакать. Чарли, съехав к обочине, останавливается, пытается ее обнять. Но Морин сбрасывает его руку.
— Я-то считала, что ты не такой, как твой брат, но я ошибалась. Вечно что-то устраиваете. Томми отличился сегодня утром. Теперь ты — сцепился с официантом, хорошо же мы отметили годовщину свадьбы! Ты, когда пьяный, совсем дуреешь. А пьяным ты бываешь слишком часто. Ты и сейчас пьяный. До чего же противно!
Чарли жжет горечь раскаянья.
— Я не такой, как Томми. Но мужчина должен уметь постоять за себя. Если у него есть элементарная гордость.
Морин молча качает головой. Чарли сует руку в карман, хочет что-то достать.
— Прости, детка. Видно, портится характер. Стал все слишком близко принимать к сердцу. Я и сам знаю, что с выпивкой надо завязывать.
— Это был ужасный день. Ужасный.
Чарли не сразу удается извлечь из кармана то, что он хотел. Это конверт.
Морин совсем не собирается прощать его, что бы ни лежало в конверте. Наверняка сегодня купил что-то на скорую руку, выкроив пять минут от перерыва на ланч.
Однако открытка на роскошной белой бумаге, извлеченная из конверта, не была куплена в магазине. Чарли изготовил ее собственными руками, все рисунки сделал тушью и отпечатал на печатном станке, потом раскрасил их, как это делал со своими моделями. Он корпел над рисунками много дней, девять или десять вариантов пришлось выбросить в корзину. Все сделано очень аккуратно и тщательно, сразу чувствовалась рука мастера.