Морин наблюдает сквозь стеклянную панель за толпой работающих. Это главным образом женщины с плохой кожей, закамуфлированной дешевой косметикой. Такие же женщины, как она сама. Одни ничего не замечают, кроме своих статуэток, низко склонили над ними бледные, в морщинках, лица, но есть и более бойкие, которые мимоходом успевают и посме-J яться и пошутить. Морин определенно женщины нравятся больше, чем мужчины. Мужчины сами загнали себя в тесные рамки и сами их не выдержали, в конечном итоге эти путы их искорежили. У них и власть, и деньги, но все равно они напоминают унылых призраков. Даже Питер. Но Морин уверена, что его она еще сумеет оживить. А Чарли уже безнадежен, слишком сильно в него въелась привычная рутина, вытравив то, что составляло личность.
Морин зевает и поглядывает на часы, заодно фиксируя периферическим зрением то, что происходит там, у конвейера. Все же эта ее работа не сравнится с "Чародейкой" Мари-Роз. Там было гораздо веселее. Но все равно лучше уж торчать здесь, чем слоняться целыми днями по дому и слушать, как Чарли непрерывно что-то пилит и приколачивает в этой дурацкой пристройке. Морин поправляет блузку и смотрится в зеркало. И что хорошего Питер находит в ее лице? Однако же он считает ее красавицей.
--
Морин возвращается в три. Питер ждет ее сегодня у себя дома. Она видит его машину на боковой аллее, значит, он уже на месте. В спальне наверняка стоит свежий букет цветов. Вещи в шкафах, раньше кое-как напиханные, теперь разложены ровными стопками. Все ее стараниями. Женское присутствие становится все более ощутимым в этом унылом и слишком рациональном мужском обиталище. Цветы — в вазах И горшках. Новые занавески. Морин просачивается в жизнь Питера, как вода, как свежая кровь. У нее в комоде есть собственный ящик, там запасное белье и кое-какие вещи.
Она входит, отперев дверь своим ключом. Питер прилег на диван с журналом "Механика для всех". Увидев ее, он не встает, только ласково улыбается.
— Ты сегодня раньше, чем обычно.
— Автобус сразу подошел. — Она лезет в сумочку. — Я купила тебе подарок.
Одной рукой она протягивает ему троицу у пруда, а другой стаскивает пальто.
— Какие они славные, Мо. Огромное тебе спасибо.
Он ставит статуэтку на каминную полку, затем возвращается на диван и снова берет в руки журнал.
— Приготовь нам чаю, хорошо? Пока ты еще не села.
Морин растерянно моргает. Ее язык привычно обследует рот в поисках язвочки, которую можно покусать от досады, но ничего не находит. Просьба Питера для нее удар, она воспринимает ее чуть ли не как пощечину. А он искоса на нее смотрит, с лукавой улыбочкой. Да, первые три месяца все было иначе: к ее приходу у Питера всегда была припасена бутылка вина и какие-нибудь симпатичные подарочки. Он изо всех сил старался ей угодить, он осыпал ее комплиментами, он тут же кидался ее обнимать, даже не дав войти в комнату. Но чем больше они друг к другу привыкали, тем менее восторженными и пылкими становились его ухаживания. И все-таки Морин не сомневается в его любви. У нее просто в голове не укладывается, что она решилась бы на подобные отношения с кем-то, кто ее даже не любит. Чаю ему… И с какой небрежностью он принял ее подарок. Это тоже ее бесит. Она чувствует, как улыбка его становится умоляющей, просительной. Он жаждет ответной улыбки, но при этом поудобнее располагается на диване. Морин отвечает почти той же фразой, с внезапной твердостью, которой она раньше за собой не замечала:
— Сам приготовь.
— Что?
— Что слышал. Сам приготовь чай. Я тебе что, Мандинго?
— Ну а кем, по-твоему, Мандинго бывает дома?
— Рабом.
Питер опускает журнал, глаза его полны печали.
Вместо того чтобы огрызнуться в ответ, он вскакивает и обнимает ее за талию:
— Прости, Морин. И как это я не додумался?
Она немного растерянна. Она и не подозревала, что не в силах устоять перед этой печальной улыбкой и искренним раскаяньем.
Выпив по бокалу вина, охлажденного в морозилке, они играют в шашки. Теперь их общение не ограничивается постелью, хотя чуть опьяневшая и разомлевшая Морин совсем не прочь подняться сейчас в спальню. Она случайно замечает на подоконнике вазу с поникшими цветами.
— Надо бы поменять воду, Пит.
— Вода им уже не поможет.
— Тогда я их выброшу.
Морин подходит к окну, расположенному в нише, берет в руки вазу и невольно смотрит на улицу.
Взгляд ее вдруг упирается в машину Чарли, приткнувшуюся в тупичке. Морин, вся покраснев, как ужаленная отскакивает от окна.
— Чарли вернулся.
Питер смеется:
— У тебя такое лицо, будто ты только что запустила руки в ящик кассы. Не волнуйся. Ты зашла по-соседски попить со мной чаю. Что тут такого?
— Но почему он вернулся? Наверное, что-то случилось.
— Не выдумывай. Наверное, снова решили побастовать, мало ли причин… Какой-нибудь журналист прихватил у них карандаш или точилку, по рассеянности.
— Но они уже давно бастуют. Сегодня он должен был весь день простоять в пикете. Я лучше пойду.
Питер, ни слова не говоря, подходит к ней сзади и кладет ладони на груди — прямо у окна, смотрите кто хочет.
— Но ведь ты можешь побыть со мной еще пять минут, правда?
Она со злостью скидывает его руки:
— Ты нарочно, да? Будто не знаешь, что всех наших соседей хлебом не корми, только дай посплетничать!
Питер делает шаг назад:
— Ну даже если он узнает? Давно пора. Пора все ему рассказать. Я чувствую какую-то безысходность. Ну что, что он может тебе еще дать? Тебе нужен кто-то, кто будет о тебе заботиться, обращаться с тобой по-человечески. А у него на уме только эти дурацкие паровозики. Паровозики и пристройка к дому… Половину своего свободного времени он проводит на складах стройматериалов, а оставшуюся корчит из себя Кейси Джонса[93]. Ты сама говоришь, что тебе тошно притворяться, будто у вас все нормально, ты сама говоришь, что тебе противно, когда он к тебе прикасается, ты сама говоришь, что…
Морин, повернувшись к нему спиной, натягивает пальто, а он все тычет и тычет в ее сторону пальцем, обличая.
— Заткнись.
— Что?!
— Заткнись, Пит. Чарли мой муж. У нас с ним сын.
"И внук", — добавляет она про себя.
При мысли о маленьком Чарли сердце ее виновато сжимается. Роберт обещал, что он скоро все расскажет Чарли, теперь уже совсем скоро. Свои курсы он закончил, теперь у мальчика будет приличная работа.
— Невозможно выбросить из жизни двадцать пять лет, как какую-то тряпку.
— Двадцать пять лет, двадцать пять минут, какая разница? Прошлое… оно лишь в твоей голове, в памяти. Было и ушло. Его больше нет. А есть настоящее, и оно важнее всего. Вот эта самая минута. Когда мы вдвоем, ты и я, вот сейчас, в этой комнате.
— Да, конечно. Но мое настоящее таково: мой муж, мой законный муж, пришел домой, и я должна пойти и узнать, что же случилось.
— Уж ему-то ты приготовишь чаю, — мрачно говорит он.
Морин разворачивается.
— Да, я приготовлю ему чаю. И поставлю рядом тарелку с печеньем.
— Какая добренькая. Бросишь ему кость, как псу, да? Ты обращаешься с ним, как с домашним животным, черт возьми, а не как с мужем. Ты сама во многом виновата.
— До свидания, Питер.
— До свидания. — Он злобно, яростно молчит. — Ты настоящая блядь, вот ты кто.
Она хлопает дверью и какое-то время стоит, пытаясь перевести дух. Пит распахивает дверь и смотрит на Морин широко раскрытыми, полными ужаса и отчаянья глазами.
— Морин, прости. У меня вырвалось. Просто мне стало очень больно. Я ничего такого не имел в виду.
Но Морин решительным шагом удаляется. Пит бежит следом, хватает ее за рукав.
— Морин, я…
Сикх, живущий в доме напротив, который вкалывает — любимое словечко Чарли — где-то на фабрике в Блетчли, выходит на крыльцо. Он приветственно поднимает руку.
— Ради бога, Пит. Веди себя прилично.
93
Кейси Джонс (1864–1900) — герой американского песенного фольклора, легендарный машинист железной дороги "Иллинойс сентрал", героически погибший.