- Ну, чего прячешься? Вылазь!
- Наши! - радостно крикнул мальчишка и кубарем скатился к ногам матроса. Он обхватил тоненькими грязными ручонками колени Семена, прижимаясь к ним, терся о них соломенной головенкой и сквозь слезы повторял одно и то же слово:
- Наши! Наши!
Семен присел, оторвал мальчика от колен и, поглаживая по его спине своей широкой, как лопата, шершавой ладонью, начал успокаивать:
- Ну-ну, не надо. Зачем реветь-то? Не дело, брат…
А мальчик бился у него в руках, точно рыбешка в неводе. Семен не знал, кто он и как сюда попал, но, глядя на худые ручонки, изможденное, в грязных подтеках, лицо мальчика, понял, что тот пережил многое. Семена охватила жгучая жалость, голос предательски дрогнул:
- Успокойся, милый.
Подползли Дроздов и Тихонов. Лейтенант, свесившись с края оврага, строго спросил:
- Это еще что такое?
- Да вот парнишку обнаружил. Должно быть, заблудился.
Мальчик все еще дрожал, прижимаясь к Семену, но уже не плакал, а с тревогой глядел на строгого лейтенанта.
- Измучился, бедный. - Семен осторожно погладил мальчика по голове. - Напуганный, видно. Ишь жмется. Ласковый.
- Мать вот узнает, приласкает по голому месту, - заворчал вечно чем-то недовольный Тихонов. - Война, а они тут бегают…
- Мамку немцы повесили, - сказал мальчик и снова заплакал.
Тихонов кашлянул - ему стало неловко. Все долго молчали.
Немецкая батарея прекратила огонь, и в наступившей тишине звонче залепетал ручей, громче стали всхлипывания мальчика.
- Сирота, стало быть, - грустно подытожил Семен и спросил: - Что делать-то будем, товарищ лейтенант?
- Пусть пока сидит здесь, а на обратном пути возьмем с собой. Куда же его денешь?
- Дяденька, я не останусь! Можно мне с вами?
В голосе мальчика звучало такое отчаяние, в робком взгляде было столько мольбы, что лейтенант почувствовал, как к горлу подкатывает тугой ком.
- Ладно, - выдавил он и отвернулся. Потом решительно бросил: -Пошли!
Теперь Дроздов и Тихонов ползли впереди, а Семен с мальчиком - за ними. Мальчик быстро устал. Семен, сделав небольшую остановку, заботливо наставлял:
- Ты не шибко пригинайся, и так не видно в траве-то. Ты на локтях да на коленках старайся, так способней.
Наконец они доползли до вершины кургана. С нее хорошо был виден лежавший в километре лесок, за которым укрывалась немецкая батарея. С другой стороны к лесу жалась небольшая деревенька. От нее осталось всего четыре избы. Проходившую когда-то по опушке леса улицу обозначал сейчас лишь нестройный ряд печных труб, могильными крестами торчавших над горками закопченных фундаментов.
- Это наша Васильевка, - грустно пояснил мальчик.
Пока Тихонов развертывал станцию и налаживал связь
с эсминцем, а лейтенант производил расчеты, Семен открыл банку консервов и пригласил мальчика:
- На-ка, перекуси. Как тебя звать-то?
- Федькой. Васильев - фамилия. У нас в деревне все были Васильевы, поэтому она так и называлась.
- Ну, а я, стало быть, Семен Никифоров. Тебе сколько годов-то?
- Двенадцать.
- А на вид - не дашь. Отощал ты, брат. Ну, ничего, вот придем на корабль - откормишься. У нас еда первоклассная. По военным временам, конечно.
Тихонов доложил, что связь с эсминцем есть. Дроздов начал передавать исходные данные для стрельбы.
Первый залп лег с недолетом и с небольшим выносом по целику. Но уже вторым залпом немецкая батарея была накрыта, и началось поражение на одном прицеле. Над лесом теперь непрерывно стоял столб огня и дыма. В стереотрубу было видно, как взлетают вверх обломки деревьев и тяжелые комья земли. Один раз высоко в небо взметнулось колесо…
- Никифоров! - окликнул Семена лейтенант. - Забирай-ка мальчишку и иди к катеру, а то немцы начнут искать нас и могут сюда нагрянуть. Видишь, зашевелились?
Действительно, в немецких траншеях, лежавших перед деревней, задвигались маленькие черные фигурки, откуда-то справа начал бить миномет. Правда, мины рвались пока на вершине соседнего кургана, но немцы могли перенести огонь и сюда или выслать наряды для прочесывания всех сколько-нибудь заметных высот.
Семен с Федькой поползли к морю.
Еще восемь суток эсминец не заходил в базу, охотясь за вражескими транспортами. За это время Федька вполне освоился с корабельной жизнью. Жил он в кубрике, вместе с Семеном. В тот же день, когда Федьку привели на корабль, Семен вынул из рундука припасенную перед самой войной для увольнения в запас форму первого срока и отнес ее корабельному портному. А уже на другой день Федька переоделся в ладно подогнанную форменку, флотские брюки и маленькую бескозырку с лентой. В новенькой морской форме он чувствовал себя несколько стесненно, но глаза его загорались гордой радостью, когда он видел себя в висевшем на переборке зеркале.