От пушки к мостику подбежал Сатырбаев:
- Разрешите, товарищ командир! Меня Топорков учил, весь мотор учил…
Командир, видимо что-то прикидывая, посмотрел на валуны, потом на Сатырбаева и коротко приказал:
- Идите! Газ не трогайте, а следите за лампами. Как лампа загорится, значит, переключайте на задний. Поняли? Действуйте!.
…Катер был уже у самой кромки валунов. Отвернув от них, командир начал маневрировать. Впрочем, «маневрировать»- это слишком громко: в бухте, как в кувшине,- не развернешься. Расставив экипаж с отпорными крюками и кранцами на борту, командир «начал осторожно подходить к причалу. В такую погоду это большой риск. Тем более, что на одного Сатырбаева вполне полагаться нельзя.
Первый раз не удалось подойти настолько близко, чтобы кто-нибудь из мотористов, уже стоявших на причале, успел прыгнуть на катер. Зато при втором заходе приняли сразу двоих: механика и Топоркова. Механик занял свое место на мостике, а Топорков нырнул в моторный отсек.
- Ты, Керим?-удивился он, увидев друга. - Ну и правильно!-И прокричал на ухо:-Теперь глаз с меня не спускай. Начинается для нас самая горячая работенка- швартоваться будем!
Еще заход - и катер стал на свое место.
Заглушив моторы, из отсека вылезли Керим и Михаил. Старшина первой статьи Видунов, ожидавший их у люка, подошел к комендору и крепко пожал ему руку:
- Молодец, Сатырбаев! Спасибо.
- Не мне спасибо - ему спасибо говорить надо, - показал Керим на друга.
НА ВАХТЕ
Шестнадцать шагов вдоль левого борта, шестнадцать - вдоль правого. По семь шагов поперек палубы. Итого - сорок шесть. А прошло всего три минуты. Сколько же получится за четыре часа вахты?
Матрос Алексей Евсеев, вахтенный на баке, попал в одну из самых неприятных смен - от нуля до четырех часов. На кораблях ее нередко называют «собачьей вахтой». Трудно в такое время отрываться от крепкого здорового сна. Но еще труднее выстоять часы вахты в полном одиночестве, когда на палубе ни души, не с кем перекинуться словом, когда строго определенный Корабельным уставом скромный уют матросского кубрика кажется таким привлекательным!
Вот уже второй час ходит Алексей по баку. Изредка останавливается, всматриваясь в сырую темноту ночи.
И ничего не видит. Только на мысу огонь маяка, рассекая мглу, медленно вращается в своем секторе, будто ощупывает своим желтым лучом мутное рваное небо. Но и в этом луче, кроме тонких ниток дождя, ничего не видно. Дождь не унимается уже вторые сутки. Слышно, как его шорохи растекаются по притихшему кораблю. Нет-нет да и всхлипнет в шпигате вода. И опять все тихо.
Струйка воды стекает за воротник бушлата. Алексей откидывает капюшон плаща, встряхивает его и надевает поплотнее. Снова ходит по палубе, но уже не считает шагов - надоело. Около вентиляционного грибка останавливается. Из-под грибка струится теплый воздух, поднимающийся откуда-то изнутри корабля. «Откуда? - пытается угадать Алексей. - Наверное, из второго кубрика». Он подставляет руки, теплый поток воздуха ласково омывает их. Но от этого не становится теплее. Наоборот, еще острее ощущается промозглая сырость ночи, по всему телу растекается мелкая противная дрожь. Алексей отходит от грибка и больше уже не останавливается около него.
В мокрой темени ночи сверкнул красный огонек. Алексей долго всматривается в ту сторону, но огонек исчезает. Потом он снова появляется, медленно перемещаясь к носу корабля. Видимо, небольшое судно идет левым бортом. Алексей подошел к телефонному ящику, открыл его и, сняв трубку, доложил:
- Красный огонь, правый борт - тридцать.
Голос дежурного по кораблю лейтенанта Назарова коротко ответил:
- Есть!
Алексей подождал, не спросит ли лейтенант еще о чем-нибудь, но тот повесил трубку. «Наверное, ему уже доложили о судне вахтенные сигнальщики, ведь они находятся выше, на мостике, и поэтому должны заметить огонь раньше. А скорее всего - радиометристы. Сейчас радисты обменяются с судном позывными. Вот им, пожалуй, веселее нести вахту, у радистов настоящая служба. А я что - пятая спица в колеснице».
А вокруг все та же густая темнота. Кажется, что она никогда не кончится, что, кроме самого Алексея и этого сыплющего дождем мрака, ничего не существует. «Зачем все это нужно? - думает Алексей. - Зачем нужна эта темнота, дождь, вахта, да и сам я зачем тут нужен? Хожу без всякого дела, никого не интересует, чем я занимаюсь, скучно мне или весело, тепло или холодно. Отстою свои часы, сменюсь, придет другой, и у него будет то же самое- холод и скука».