Неужели теперь жалеют ее? Нет, ей не нужна ничья жалость, ее не за что жалеть. Она не хочет другой жизни, другой судьбы. Ей иногда бывает грустно, но она ни разу не раскаивалась, что стала женой Алексея. Конечно, в том, что они так редко видятся, есть какая-то ненормальность. Наверное, он мог бы бывать дома чаще, если бы хорошо был организован отдых офицеров. Об этом теперь говорят все чаще и чаще, и многое, хотя и далеко не все, уже сделано. Еще и должность у него такая - старший помощник, ему не рекомендуется часто оставлять корабль. Наверное, это самая трудная ступень в корабельной службе, но ведь когда-то Алексей перешагнет ее? Когда? Может быть, не скоро. Ничего, она подождет.
Она очень любит Алексея. Но она хорошо понимает, что он принадлежит не только ей…
Вера попрощалась с Архиповыми и вышла.
Она шла к гавани, навстречу ветру, он бросал ей в лицо, колючие крупинки снега и, забираясь за воротник, обжигал шею и грудь. Вера попыталась унять свою тревогу. Разве впервые Алексей уходит в штормовой океан?
Но чем ближе она подходила к гавани, тем могучее ревел океан и тем тревожнее становилось на душе. Где сейчас Алексей, где рыбаки, которых он ушел спасать, удастся ли их спасти? Ей казалось, что она слышит их крики, ей чудился скрежет металла.
Теперь чувство тревоги переросло почти в панический ужас. Вера не замечала, что уже не идет, а бежит, бежит из последних сил. Только когда она достигла пирса и столкнулась с командиром корабля капитаном 3 ранга Пахомовым, ею овладела слабость.
- Вера Гавриловна? Что с вами?-спросил Пахомов.
Она долго не могла перевести дыхания. Наконец спросила:
- Где Алеша? Что с ним?
- Успокойтесь, ничего не случилось. Алексей Петрович пошел домой, как только мы вернулись. Вы где-то разошлись с ним! Идите догоняйте его.
Но она не могла сразу идти. Она сидела, прислушиваясь к коротким, как выстрелы, приказаниям, которые Пахомов отдавал в темноту:
- Подать добавочный!.. Заводи!..
Должно быть, корабль только что вернулся, и сейчас по случаю шторма заводились дополнительные швартовы. Вера вспомнила, что за этим должен следить Алексей. Значит, Пахомов, отпустив его домой, работал и вместо него. Она хотела поблагодарить Пахомова, но теперь его голос доносился издалека, с борта корабля. Вера встала и пошла домой.
Муж спал на диване одетый. Рядом ка стуле стояла тарелка с недоеденным бутербродом. Алексей заметно похудел, лицо его осунулось, почернело, волнистые волосы Лежали на голове свалявшейся шапкой.
Долго в нерешительности стояла Вера над ним: будить или не будить? Знала, что он будет недоволен, если она не разбудит его. Но ей хотелось, чтобы он хорошо отдохнул: на корабле не отдохнет как следует, там у него слишком много забот. А когда ему возвращаться на корабль? Может быть, уже утром.
Вера осторожно расшнуровала и сняла с него ботинки. Когда она, слегка приподняв его голову, подсовывала под нее подушку, Алексей что-то пробормотал, но не проснулся. Она смотрела на него с серьезной озабоченностью и радостью. Вот он и дома. Родной, самый близкий человек. Сейчас ей больше ничего не надо, у нее не осталось ни тревоги, ни обиды. Сейчас она чувствует себя счастливой. Ей даже жаль людей, лишенных радости вот таких встреч, тревог и волнений, которые оставляют ощущение настоящего счастья.
Она вспомнила о Майе, о том, как та восхищалась туфлями. И сейчас Майя показалась ей маленькой и жалкой…
Алексея все-таки придется разбудить. Надо, чтобы он поел и разделся. Одетым он не отдохнет. Пусть поспит еще полчаса тут, а потом она его разбудит.
Вера подошла к окну и удивилась, что узоры, расписанные морозом на стекле, были новыми, не похожими на прежние.
Она подышала на стекло, и по узору расплылось темное пятно. Оно становилось все шире и шире, и вот уже показалась крыша соседнего дома. Далеко за ним проступила голова мола, в конце которого стоял сигнальный пост. Над ним все еще горели огни штурмового предупреждения.
ПОЙДУТ КОММУНИСТЫ
На исходе были третьи сутки учений, когда подводной лодке удалось наконец уйти от преследования сторожевых кораблей «противника». Шатаясь от усталости, свободные от вахт моряки свалились кто в койку, а кто прямо на паёлы и тотчас уснули крепким сном. Только в первом отсеке не спали. Старшина первой статьи Александр Бодров, которого матросы между собой ласково звали Сан Санычем, собрав своих подчиненных, сказал: