- Медаль тебе за это небось не дадут, а из благодарностей шубу не сошьешь, - продолжал Илья, тоже привыкший к тому, что молчаливый и старательный Иван никогда не возражает ему. Поэтому он очень удивился, когда Рябов резко сказал:
- Знаешь, Илья, гляжу я на тебя и удивляюсь: откуда в тебе это самое… - Он долго подбирал подходящее слово и наконец нашел:-Куркуль ты - вот кто! Все ты на шубы да на деньги примеряешь. На совесть бы лучше примерил!
- Ну, ты полегче швыряйся словами-то, парень! - сердито предупредил Лязин. - Ишь ведь какой совестливый нашелся!
До самого перекура Лязин больше не произнес ни слова. Но работал он с таким ожесточением, что Рябов едва поспевал за ним. «И откуда у него такое?-думал Иван.- Ведь не кулак какой-нибудь, а из колхозников. Вот и сейчас работает хорошо. Значит, может. Пожалуй, зря я куркулем его назвал. Обидное слово-то».
Когда объявили перекур, Рябов первым предложил Лязину сигарету и примирительно сказал:
- Ты не сердись. Сгоряча чего не скажешь.
- Ладно, чего там. Я не обидчивый.
Они свернули с дороги и, выбирая место посуше, углубились в лес. Долго шли молча. Под ногами глухо хрустели ветки, шелестели мокрые листья. После ветреной сырости моря прелый запах леса был даже приятен.
Неожиданно между деревьями сверкнул огонек. Вскоре лес расступился, и перед матросами открылась небольшая полянка, посредине которой стояла высокая, похожая на скворечник, избенка под тесовой крышей. Сквозь закрытые ставни просачивался неровный свет - в избе топилась печка.
- Эх, хорошо бы в тепле переобуться!-мечтательно произнес Илья. - Может, зайдем?
- Только ненадолго, - согласился Рябов и первым направился к жилью. Из-под крыльца выскочила собачонка и залилась отчаянным лаем. Почти тотчас дверь открылась, и скрипучий старческий голос спросил:
- Кто там?
- Это мы, матросы. Переобуться у вас хотели.
- Идите-ка поближе, глазами-то я не шибко шустрая стала. Цыц, Жучка! Смотри-ка, и верно матросы. Откуда бог несет? Ну, заходите. У меня как раз картошечка варится.
Пока старуха зажигала керосиновую лампу, матросы переобувались, сидя на пороге. Потом хозяйка засуетилась у плиты. Это была маленькая сухая и очень подвижная женщина лет шестидесяти. На ее узком, исхлестанном морщинами лице торчал большой нос, маленькие острые глаза смотрели строго, и только беззубая улыбка делала лицо добрым и хитровато-веселым.
Заметив, что Илья нерешительно вертит в руках пачку сигарет, старуха весело сказала:
- Кури, я привычная. Старик мой, царство ему небесное, лютый до табаку был.
- Значит, вы теперь одна?-спросил Илья, пристраиваясь поближе к печке.
- Одна, сынок, одна.
- Что же вы не в деревне живете?
- А при службе я состою. При лесничестве. За лесом, стало быть, приглядываю.
- Вон оно что. Не тоскливо на отшибе-то? - Илья явно старался завязать разговор, чтобы подольше побыть в тепле. Иван толкнул его в бок, но Илья прошептал:
Посидим полчасика, обогреемся. В темноте-то нас не хватятся. Без нас там обойдутся. А тут, видишь, картошка.
Иван хотел возразить, но затевать спор при хозяйке не стоило.
«Черт с ним, потом наверстаем в работе», - решил он и принялся разглядывать избу. Половину ее занимала русская печь, хорошей кладки, с подтопкой. Вдоль свободной стены тянулась широкая лавка; на подоконниках стояли горшки с геранью; в переднем углу приткнулся шаткий скрипучий стол, покрытый клеенкой; некрашеный пол посредине застелен стареньким половиком. И совершенно неожиданными среди этого старинного деревенского убранства были картины. Их было много, они занимали всю свободную стену, простенок между окнами и даже висели над дверью.
- Скажите, откуда у вас столько картин?-спросил Иван.
Старуха посмотрела на него внимательным взглядом, и ее маленькие глаза засветились гордой лаской:
- А это Мишутка мой нарисовал. Мальчонкой еще.
- Где же он сейчас?
- Как где? В Москве. Слыхали небось такого - Кирсанова Михайлу Сергеевича.
- Народного художника Кирсанова? Это ваш сын?
- Он самый.
Рябов подошел к стене.
На холсте, вделанном в грубо обтесанную, некрашеную рамку, маслом был написан летний пейзаж. Только что прошел дождь. Он умыл деревья и напоил воздух ароматом свежести. Последние капли белым прозрачным бисером, отливающим всеми цветами радуги, усыпали мокрые травы. А солнце щедро ласкает землю теплом и светом. Эту буйную радость жизни остро ощущает и ласточка, устремившаяся в бездонную синь неба, и .теленок, что,, высоко подбросив задние ноги, несется по мокрой лужайке.