Четвертый сновидец поднял руку, и под его ладонью двумя изумрудами блеснули глаза ручной пумы. Вильях-Уму поразился — то, что он поначалу принял за статую, оказалось живым существом. «Великой силы должен быть этот сновидец, — сказал он себе, — если смог провести сквозь врата истинного сна бессловесного зверя».
— Добрых снов, собратья, — произнес вновь прибывший звучным, красивым голосом. — Тискесуса, сипа княжества Гуатавита.
Ольхо пренебрежительно фыркнул. Пакаль спросил вкрадчиво:
— Ты, кажется, первый раз видишь истинный сон, достопочтенный собрат Тискесуса?
Сипа нахмурился:
— Меня готовили к этому с детства. Не моя вина, что я стал сипой лишь три года назад, победив остальных князей в тяжелой междоусобной войне. Но я помню слова клятвы и знаю, для чего собираются сновидцы, участвующие в ритуале Сна четырех.
Пума негромко заворчала.
— Прекрасно, — сказал Вильях-Уму. — Итак, все мы в сборе. По праву старейшего из живущих ныне сновидцев и выполняя волю покровительствующих нам богов вас позвал сюда я, Вильях-Уму Капак Юпанки, великий жрец Солнца в империи Тауантинсуйю. Все вы встречались с моими вестниками и знаете, о чем мы будем говорить. Но прежде чем начать, я хочу задать вам единственный вопрос: есть ли здесь кто-нибудь, кто не видел бы ужасных знамений, предвещающих конец нашего мира?
Он медленно переводил взгляд с Пакаля на Ольхо, с Ольхо на Тискесусу, и с каждым мгновением ему становилось все тяжелее глядеть им в глаза. Тискесуса, смутившись, запустил пальцы в короткую шерсть на загривке своей пумы. Наконец, Пакаль, заерзав, сказал:
— Все мы видели, достопочтенный собрат. Потому и согласились прийти. Знаешь же — последние годы нам все труднее договариваться меж собой.
— Каким было последнее знамение, Капак? — отрывисто спросил Ольхо. Покачивающиеся черепа отбрасывали странные тени на его разрисованное тело.
«Я не сумею сказать, — подумал вдруг Вильях-Уму. — Произнести это — все равно что выпустить на волю злого демона. Но демон все равно окажется на свободе, неважно, скажешь ты им или нет».
В груди вновь застучала бешеная колотушка.
— Он родился, — выдавил из себя Вильях-Уму, с ужасом чувствуя, что вновь начинает шамкать. — Это произошло всего несколько дней назад. Далеко, очень далеко отсюда. Он низкого происхождения. Его ждет трудная жизнь, много бед, много тревог. Вся его жизнь связана с водой. Море несколько раз попытается убить его, но он выживет. И в конце концов он построит огромные плавучие дома и пересечет на них Восточный океан. Он пройдет дорогой, которую проложили древние люди, не раз приплывавшие к нам с востока, но на этот, раз все будет иначе. По его следам хлынет бесчисленный народ, голодный и жадный. Через шестьдесят семь лет они высадятся на твоих землях, Пакаль. Расскажи нам, что ты видел в своем колодце.
Пакаль снова затряс своей погремушкой — непонятно, зачем. Сморщенное лицо его казалось отрешенным и застывшим.
— Я видел множество белых людей, — сообщил он. — Они сыпались из огромных домов, над которыми трепетали белые полотнища, как зерна из бобов какао. Потом они сожгли свои дома в знак того, что теперь их земля здесь. С ними были страшные животные, с длинными змеиными шеями и пастью, как у крокодила. Они садились на них и с ревом неслись сквозь джунгли.
Пакаль замолчал и некоторое время сосредоточенно что-то жевал. Вильях-Уму смотрел на него как завороженный, вспоминая проносившиеся перед ним картины грядущего.
— Но они прошли мимо моих земель, — неожиданно сказал он, поворачиваясь к Ольхо. — И устремились во владения императора ацтеков. Поведай нам, достопочтенный собрат, видел ли ты белых демонов под стенами великого Теночтитлана?
Ольхо скрипнул зубами, но сдержал рвущийся наружу гнев.
— Нет, — ответил он с достоинством, — этого я не видел. Но Дымящееся Зеркало, богу которого я служу, показало мне иное. Заброшенные города в джунглях, опустевшие руины Паленке и Чичен-Ицы. Звери, гуляющие в развалинах некогда гордых дворцов. Слава народа майя развеялась, как дым под солнцем, и только каменные статуи безмолвно вопрошали небо о причинах гнева богов. Но моему богу, могущественному Уицлопочтли, не было жаль их, ибо ваш народ предал забвению заветы предков, и проливал столь малое количество жертвенной крови, что это ни на день не могло бы отсрочить грозящий нам всем конец света…
— Ага, — закричал Пакаль, подавшись вперед, и пума, лежавшая у ног Тискесусы, грозно зарычала, подняв красивую голову, — значит, ты не видел, как с Солнечного теокалли сбросили изображение твоего бога, выковыряв из него все драгоценные камни? Твое Дымящееся Зеркало не показало тебе, как горел Теночтитлан, словно жертва на погребальном костре, и как лучшие воины ацтеков. гибли в воде и пламени? Как бородатые дьяволы рубили их, словно солому, своим чудовищным оружием? Как пал последний владыка ацтеков, преданный всеми? Что ж, твой предшественник был мудрее тебя, достопочтенный Ольхо! Он, по крайней мере, не боялся увидеть свою судьбу…
— Хватит, — рявкнул Вильях-Уму, поразившись про себя, откуда у него взялись силы на такой командирский окрик. — И без того ясно — беда коснется всех. Тискесуса?
— Лет через семьдесят, — хмуро кивнул сипа. — Наши кедровые дворцы сгорят в пламени. Святилища Великой Змеи будут преданы поруганию. Священное озеро станет последним приютом для сокровищ, собиравшихся на протяжении столетий. Народ муиска исчезнет с лица земли.
— Ну, а что скажешь ты, почтенный старец? — Ольхо был в ярости, но сдерживал себя, беспрестанно раскачивая висящий почти перед самым его лицом череп. — Какая судьба ждет Тауантинсуйю?
Вильях-Уму вспомнил искаженное смертной мукой лицо последнего сапа Инки, корчащиеся в пламени плавилен золотые деревья и цветы храмовых садов, вереницы рабов, спускавшихся в смертоносные серебряные рудники под присмотром белых демонов… и с трудом проговорил:
— Гибель. Разрушение. Конец династии. Конец всему.
— Вы не сможете сопротивляться? — потрясение спросил Пакаль. Вильях-Уму горько усмехнулся.
— Нельзя сопротивляться богам. А они будут как боги. Неуязвимые, владеющие магическим оружием, посылающим гром. И они будут другие, совсем другие. Придет время, и не вы, а ваши дети увидят их и поймут: они — порождения иной Вселенной, непохожие на людей. Причины, толкающие их на завоевание нашего мира, неясны. Они не исполняют древних пророчеств, не бегут от страшных болезней или свирепых врагов, как это порой бывало раньше. Им не нужна кровь жертв, хотя крови они прольют немало. Они не ищут и воинской славы, ибо все их победы будут одержаны с помощью черной магии и черного предательства. Единственное, чего они хотят, — это золото, но зачем оно им, совершенно непонятно — ведь они не поклоняются Солнцу, а не посвященное Солнцу золото красиво, но бесполезно…
— Можно было бы подумать, что они ищут выгоды, — задумчиво произнес Пакаль, — но в моих видениях они выбрасывали нефрит из своих седельных сумок, словно ненужный мусор, не нужны были им также и бобы какао…
— Золото, — добавил Тискесуса, — они ненавидят золото! Однажды я видел сон… бородатые демоны собрали всех наших золотых бабочек — даже в Тауантинсуйю нет подобной красоты! — и переплавили в квадратные камни. Эти существа враждебны всему живому, они — порождения бездны… Вильях-Уму, собратья, их нужно остановить!
Он внезапно замолчал, будто боясь, что нарушил субординацию. Ему никто не ответил — тяжелая тишина висела в пещере, удушливая, как дым от горящей шерсти альпаки. Потом Пакаль вновь затрещал своей погремушкой.
— Достопочтенный Капак, — осведомился он, — сколько, сказал ты, лет отделяет нас от того черного часа, когда толпы демонов хлынут на наши земли?
Вильях-Уму произвел в уме сложные вычисления.
— Осталось меньше четырех к'атунов по вашему счету. Человек, которому суждено проложить демонам дорогу, высадится на островах восточного архипелага через сорок два года, но пройдут еще десятилетия, прежде чем первые из нас встретятся с демонами лицом к лицу.