Прапор молчал.
-Он ведь сам от них избавился, не так ли? – тихо произнесла Марлин. – Он поймал их на чем-то, что ему не понравилось, и избавился, чтобы быть спокойным за собственное будущее. Может, они сотрудничали с Гансом?
Прапор кусал губы, глядя в пол.
-А у Шкипера тогда уже были и другие люди, новенькие, и он их не пожелал вмешивать в это. Преподнес каждому высосанную из пальца историю. Но, видимо, показатели у вас не сошлись, когда вы обсуждали это дело между собой, потому что все поняли. Даже ты, малыш Прапор, в итоге понял, несмотря на всю свою наивность. И вы каждый рассказываете какую-то ерунду про Манфреди и Джонсона, покрывая своего командира. Чтобы никто в итоге не знал, что это дело его рук. Что он с ними сделал? Убил?
Прапор внезапно улыбнулся ей.
-Он не смог, – выговорил он едва слышно, – собирался. Рука не поднялась. Это его люди, Марлин. Он просто отправил их туда, где они ничего не могли уже натворить и где с ними ничего не могло случится.
-А ведь он часто повторял, что уберет своего солдата, если это понадобится…
Прапор покачал головой все с той же странной улыбкой на устах, как никогда сейчас напоминая Чеширского кота.
-У него, кроме нас, никого нет, – произнес он таким тоном, будто был добрым учителем в младших классах. – Кроме его людей.
-Он даже Ганса в итоге не убил.
Прапор отвернулся к окну, словно все это его совершенно не интересовало.
-Этого скользкого типа поди убей, – засмеялся он тихо и, как показалось Марлин, немного с опозданием. – Так он и позволит…
-Это Шкипер велит так отвечать? – сощурилась она. – Ему проще признать, что он не может справиться с задачей, чем то, что у него просто доброе сердце?
-Шкипер говорит, мол, это вы, штатские, считаете такие сопли чем-то хорошим. В настоящей жизни они только осложняют все дело. Пока их вытираешь, есть высокая вероятность, что тебя пристрелят.
Марлин вдруг стало жалко человека, которому они тут так беззастенчиво перемывали кости. Она прекрасно понимала, что дать это Шкиперу понять – означает смертельно оскорбить его до конца дней, поэтому она постаралась ничем не выдавать охвативших ее чувств. Отчасти, она теперь понимала других коммандос: они часто делали такой вид, когда не хотели доставлять командиру неудобств и не задеть его уязвимое самолюбие.
-Не говори это все Шкиперу, – попросил младший член отряда, будто прочтя ее мысли. – Это его сильно расстроит. А расстроенный Шкипер – это не то, с чем тебе понравится иметь дело.
-Расстроенный кто угодно из ваших – это определенно не оно! – фыркнула Марлин, стараясь за напускной небрежностью скрыть настоящие свои переживания. – Расстроенный ты – это угрызения совести до конца дней, расстроенный Рико – это стихийное бедствие, а расстроенный Ковальски- это... – она махнула рукой, заменяя этим слова, тогда как на самом деле просто не знала, что тут можно было бы сказать. Ковальски был слишком малоэмоциональным, чтобы выделять в его поведении значительные изменения. Он всегда был сосредоточен на работе, сконцентрирован и немного подавлен – обычно тем, что какая-то часть его работы шла не так, как он хотел, что бывало постоянно.
Прапор снова рассмеялся, кивнул ей, подмигнул, будто напоминая, что это все – секрет, и он не подлежит разглашению – и умчался прочь, назад к своим, пока его не хватились.
В течение следующего часа Марлин только в основном и делала, что поражалась. Например, тому, какое количество опасных железок можно запихнуть в несколько сумок, и где их можно припрятать — как в доме, так и в оных сумках. А она-то, наивная, полагала, что все уже видела, еще тогда, когда ходила будить Шкипера… Этот нескончаемый марафон изумления был прерван ею лишь на небольшую передышку, в течение которой Марлин упаковывала аккуратно разрезанный уже на части пирог в пластиковый контейнер.
-Подвезти вас до остановки? – предложила она в порыве альтруизма. – Или может сразу на вокзал, если вам туда?
-Зачем? – искренне удивился Шкипер. – Не высовывайся лишний раз, опять объявили штормовое предупреждение. Ветер, снег, все пряники. Погода нелетная.
-Но вы же высовываетесь!
-Причем тащите с собой меня, – с неудовольствием добавил Блоухол. – Прямо сказать, этот марш-бросок – не предел моих мечтаний…
-Вы двое, не делайте вид, будто знаете меня первый день! Нормально мы доберемся, было бы из-за чего разводить панику…
-Это еще не паника, – заверил его экс-злодей. – Ты погоди немного, я соберусь с силами и выдам тебе то, что надо. Эффект обещаю феерический…
-Отставить. Ты вообще вещи уже собрал?
-Ой, да я же не вы, я с собой полтонны железа не тащу… У меня небольшой спортивный рюкзак, и в нем только самое необходимое: расческа, теплые носки и пособие по выживанию среди неадекватных военных…
Марлин покачала головой. Ей внезапно – сколько бы она не ворчала и не призывала к порядку – стало жаль отпускать этих беспокойных гостей. Праздники неумолимо подкатывали к финалу, скоро дом снова опустеет, и она с кузинами его напоследок приберет к приезду тетушки, тщательно проверив, не закатилась ли куда позабытая гильза… Эти две недели они прожили почти по-семейному, сплоченно, сообща, и расставание с доброй третью их компании оказалось небезболезненным.
Впрочем, кажется, лирическим прощание было для нее: провожать гостей вышла только одна Дорис, да и то, наверняка, потому, что среди них был ее брат, которому она заботливо поправила плед, укрывающий колени.
-Ты уверен, Френсис? – тихо спросила она, когда думала, что никто ее не слышит. Ее и не слышали – никто из тех, кому это могло бы быть важным, а Марлин что же, она так, мимо проходила, пирог несла в контейнере…
-Конечно, – легкомысленно отозвался тот. – Я просто умираю со скуки. А там хоть турели соберу…
-Но если что-то пойдет не так…
-Послушай, – брат похлопал ее по руке, – все и всегда идет не так. Не так, как мы хотим, не так, как мы планируем. Что же, всегда убегать?
-Но Френсис…
-И мне действительно себя девать некуда. Я бы и на стену полез, да не могу. Работы у меня сейчас нет, проектов ни одного не осталось. Я буду все время на связи, если что.
-Да ты же вечно забываешь скайп включить!
-Ну тогда звони Ковальски, он обычно онлайн безотказно… Верно я говорю?.. Ковальски?..
И он обернулся через одно плечо, а после через другое, стараясь позади высокой спинки своего кресла рассмотреть того, кто ему был нужен. Вышеупомянутый оторвался от своего занятия – он придерживал широкий зев сумки, пока Шкипер складывал туда какие-то свертки странной неправильной формы.
-Мы прицепим к тебе маячок, – пообещал он. – Чтобы не обременять твою особу излишними хлопотами вроде телефона.
-О, это обещает быть веселым… – Блоухол даже руки потер от предвкушения.
Внезапно к нему подошел Прапор, но не наклонился, как обычно делали – пусть и невольно – все, кто говорил с колясочником, а присел на корточки и взял руки Френсиса в свои, будто хороший психолог – безнадежного, но любимого пациента.
-Не надо так переживать, – произнес он. – Никто тебя не обидит. Ну, не шипи, – добавил он, видя, что собеседник весь выпрямляется для отповеди. – Это естественно, что ты волнуешься.
-Да чтоб ты знал…
-Подъем в семь, отбой в одиннадцать, вахта семь дней в неделю! – рявкнул Шкипер, на миг выпустив из внимания свою сумку. – Вот там и будешь говорить, что бы мы знали!
-Я превращу вашу рутину в приключения, – зловеще пообещал Блоухол, но не выдержал тона и рассмеялся. Марлин до сих пор поражало, как непосредственно он переходит от одной своей ипостаси рубахи-парня к другой – коварного злого гения.
Она вышла на крыльцо, чувствуя, как позади нее теплом дышит дом тети Розы, а вокруг гуляет, предвещая новый скорый снегопад, сухой холодный ветер, царапая кожу. Шкипер, не слушая возражений старого врага и даже, кажется, испытывая удовлетворение от происходящего, спустил со ступеней его кресло. В этот-то момент Марлин и осознала окончательно: все. Она обернулась через плечо, в общем-то примерно догадываясь, что там можно увидеть. Что вообще можно увидеть там, где на пяти квадратных метрах находятся одновременно и лейтенант Ковальски и Дорис?.. Но ее ожидания успехом не увенчались: Дорис махала брату, привстав на цыпочки, а Ковальски был занят в основном тем, чтобы правильно распределить вес сумок, размещая ремни на поклаже Рико. Прапор придерживал дверь, чтобы дать им больше света.