Был один из тех холодных, тусклых, промозглых дней, когда кажется, что темнота никогда не отступит. Поднявшись по унылой и мрачной Нью-Кингс-роуд, я повернула на запад. Здесь каждый второй магазин торгует либо антиквариатом, либо подержанными кроватями и рамами для картин. Все эти магазины я, по-моему, знала наизусть, но внезапно мое внимание привлекла лавка, которую я раньше не замечала. Фасад ее был выкрашен белой краской, витрины окаймлены черным, а от начинавшейся мороси их защищал уже приспущенный красно-белый навес.
Я подняла глаза, чтобы посмотреть, как называется лавка, и прочла имя «ТРИСТРАМ НОЛАН», выведенное над дверью аккуратными черными заглавными буквами. По обеим сторонам двери в витринах были выставлены всякие упоительные разности, и я приросла к тротуару, изучая содержимое витрины, подсвеченное многочисленными лампами, горевшими внутри лавки. Мебель была по большей части викторианская — заново обитая, отреставрированная и отполированная. Диван в чехле на пуговицах, с широкой каймой и на резных ножках; шкатулка для рукоделия; бархатная подушка с изображением болонок.
Я заглянула за витрину, в самую лавку, и там-то увидела эти кресла вишневого дерева — парные, с овальной спинкой, на гнутых ножках, с розами, вышитыми на сиденьях.
Мне их безумно захотелось. Именно безумно. Я тут же представила их у себя дома и отчаянно пожелала, чтоб так и было. Секунду я поколебалась. Ведь это же не лавка старьевщика, здесь цена может оказаться мне не по зубам. Но, в конце концов, спросить-то можно! И чтобы не растерять отвагу, я быстро открыла дверь и вошла.
Лавка была пуста, но когда дверь открывали или закрывали, звенел колокольчик, поэтому вскоре послышались шаги — кто-то спускался по лестнице в глубине лавки, — потом отдернули суконную портьеру, прикрывавшую внутреннюю дверь, и появился человек.
Думаю, я ожидала, что хозяин лавки окажется пожилым и строго одетым господином, что было бы уместно для местоположения и специализации лавки, но внешность хозяина опрокидывала эти мои туманные априорные представления. Потому что он был молод, высок и длинноног, в обтягивающих джинсах, выцветших до бледной голубизны, и синей матерчатой куртке, не менее старой и тоже выцветшей, с деловито засученными рукавами, под которыми виднелись манжеты клетчатой рубашки. Шея у мужчины была обвязана хлопчатобумажным платком, а на ногах его были мягкие мокасины с узорами и бахромой.
В ту зиму в Лондоне кто только не одевался под ковбоя, но на этом человеке такая одежда выглядела уместной и шла ему. Мы стояли и глядели друг на друга, а потом он улыбнулся, и почему-то улыбка эта застала меня врасплох. Я не люблю, когда меня застают врасплох, и потому сказала «Доброе утро» суховатым тоном.
Он поправил за собой портьеру и мягко шагнул ко мне.
— Чем могу быть полезен?
Если вначале он мог показаться натуральнейшим, самым что ни на есть американцем, то стоило ему открыть рот, и в ту же минуту впечатление это рассеялось. Почему-то меня это задело. Жизнь, прожитая рядом с матерью, воспитала во мне изрядную долю скептицизма в отношении мужчин вообще, а притворщиков и обманщиков в частности. Этот же молодой человек, как я с ходу решила, был именно обманщиком.
— Я… я хотела спросить про вон те креслица. С овальной спинкой.
— А, понятно… — Приблизившись к креслам, он положил руку на спинку одного из них. Кисть руки была длинная, красивой формы, с округлыми ногтями пальцев, загорелая кисть. — Это парные кресла.
Я глядела на кресла, старательно игнорируя его присутствие.
— Интересно, сколько они стоят?
Он присел на корточки, разглядывая этикетку с ценой, и я увидела его волосы — густые и длинные, они достигали воротничка, были очень темными и глянцево поблескивали.
— Вам повезло, — сказал он. — Они идут по дешевке, потому что ножка одного из них была сломана, а потом починена не слишком квалифицированно. — Он внезапно распрямился, удивив меня своим ростом. Глаза у него были чуть раскосые, темно-темно-карие, и выражение их меня смущало. Мне было неловко в его присутствии, и легкая антипатия к нему стала превращаться в прямую неприязнь. — Пятнадцать фунтов за пару, — сказал он. — Но если вы готовы подождать и чуть-чуть приплатить, то я могу укрепить ножку и, пожалуй, отфанеровать стык. Тогда кресло будет прочнее, да и красивее.