— Как водолазы? — спросил капитан.
— Готовы, — ответил Григорий Семенович.
— Ну что ж, значит, в море выйдем досрочно, если механики не подведут, — уточнил Чигринов. — Как они там? Где стармех?
— Они разобрали водоотливные помпы, — ответил Вольнов. — Но я знаю, машина готова.
— Команде объявить благодарность за отличную работу, — распорядился Чигринов. — Подготовьте список на премию. В первую очередь водолазов.
Старпом ушел, стал подниматься и Грибанов, тяжело вылезая из-за стола.
— Посиди, чаю попьем, — удержал его Чигринов.
— Чаю можно, — согласился Грибанов.
— Снял бы. — Чигринов кивнул на толстый водолазный свитер.
— Знобит что-то, — ответил Григорий Семенович. — То в жар, то в холод бросает. Погода изменится. Давление прыгает.
— Тебе, Гриша, из водолазов надо уходить, — сказал Чигринов.
— Ты, как Галя моя, — усмехнулся Григорий Семенович. — Всю шею перепилила: «Когда ты забросишь свой шлем?»
— И правильно делает.
— И ты тоже! Я же теперь не глубоководник. Кессонку не получу.
Когда-то Грибанов был глубоководным асом, в водолазной книжке у него было написано: «Водолаз предельных глубин». Теперь это преданье старины глубокой. А тогда, после войны, сразу же из разведчиков пошел он в водолазы. «Риск — мое дело. Привык за войну», — объявил он фронтовому командиру свое столь необычное решение. Чигринов пожелал ему доброго пути, и старшина укатил на Черное море, в водолазную школу. Дороги их разошлись, как они думали, навсегда. Но через несколько лет бывший лихой разведчик Грибанов появился в этих местах уже водолазным асом. Чигринов к тому времени стал штурманом. А еще через несколько лет, когда здоровье водолаза стало сдавать и на большие глубины было запрещено ходить, судьба свела их на одном судне, и с той поры они не расставались.
Буфетчик принес чай.
Прихлебывая горячий чай, капитан сказал:
— С сердцем шутки плохи.
— Да уж какие шутки, — согласился водолаз. — Анна Сергеевна глаз с меня не спускает. Схожу с тобой последний рейс — и на пенсию.
— Ну, на пенсию рано. Нам только по полсотни. На берегу можно работать.
Помолчали.
— Я тоже скоро сдам «Посейдон», — неожиданно сказал Чигринов.
Водолаз удивлепно посмотрел на капитана.
— Устал, — ответил Чигринов. — Уходить пора.
— И мне плохо, Леша, — признался Григорий Семенович. — На душе тягостно. Предчувствие какое-то.
— Ну, это уж мистика! — Чигринов поморщился. — Коньячку не хочешь для бодрости?
— Нельзя, — вздохнул Григорий Семенович.
Чигринов держал стакан с горячим чаем без подстаканника, обжигал пальцы, но из рук не выпускал. «Фронтовая привычка греть руки кипяточком», — подумал Григорий Семенович, вспомнив, как в окопах солдаты грели пальцы алюминиевыми кружками с кипятком.
— Помнишь, из госпиталя в самоволку бегали на танцы? В кальсонах, в халатах. Убежим, а там уже Надька ждет, принарядится. Для тебя старалась.
Чигринов удивленно посмотрел на друга.
— Видал ее сегодня утром, — сказал Григорий Семенович. — Сразу-то и не признал. Изменилась. Я тебе не судья, конечно. Только жалко вас всех: и тебя, и Надю. Славка вон какой вымахал.
— Не признает он меня, — с горечью сказал Чигринов.
— А за что он тебя признавать должен? Ты с ними два года не живешь.
— Грубит.
— Да он за грубостью-то, я полагаю, стыд свой за тебя скрывает.
— Ладно, хватит на эту тему! — обрубил Чигринов.
В дверь постучали.
— Да! — резко откликнулся капитан.
Вошел радист, молоденький паренек, и положил на стол изобарную карту погоды.
— Штормовое предупреждение, Алексей Петрович. Обещают ураган. С норд-веста идет циклон. Район промысла уже захвачен. Суда прекратили работу и легли носом па волну.
Капитан поднял телефонную трубку.
— Старпома... Константин Николаевич, получено штормовое предупреждение, приведите буксир в готовность.
— Мы же на ремонте, Алексей Петрович!
— Приведите буксир в готовность!
— Будет исполнено, — ответил старпом.
— Ну, спасибо за чай. — Григорий Семепович поднялся с диванчика. — А ты позови его, поговори.
— Кого? — не понял Чигринов.
— Да Славку. Только не ори на него.
— Я сказал: хватит на эту тему!
— Может быть, и хватит, — согласился водолаз. — Только скажу я тебе еще пару слов. Стал ты, Леша, совсем другим. По тому ли азимуту идешь?
Чигрипов побледнел. Григорий Семенович знал — это признак гнева.
— Ладно, капитан. Пошел я.