В каюте капитана на крохотном диванчике, упираясь погами в переборку, лежала Анна Сергеевна. Ее знобило. Простудилась она еще на берегу, крепилась, глотала лекарства, но теперь вот, в самый неподходящий момент, организм сдал.
Когда Анна Сергеевна устало прикрывала глаза, тотчас откуда-то выплывал подмосковный лес, яркий солнечный день, и они с Алексеем идут по тропинке к березовой роще. Сквозь деревья виднеется ресторан, в котором они только что были, и графский дворец, куда они идут. И она, как девчонка, обмирает оттого, что Алексей твердо держит в руке ее холодные от волнения пальцы. Шум в вершинах деревьев все нарастает и нарастает, удары приближающейся грозы становятся все сильнее и сильнее, раскаты грома гулко давят землю...
Анна Сергеевна открывает глаза, возвращаясь из забытья. Измученная, она задремала и теперь не сразу понимает, почему вокруг тьма и что это так страшно грохочет рядом. Прислушиваясь к шторму, она беззащитно сжимается в комочек и, чувствуя, как все сильнее ее знобит, с тоской вспоминает то раннее лето, теперь такое непостижимо далекое. Два года назад, после длительного и тяжелого рейса в северных широтах, она получила отпуск и поехала в Крым. Поехала, втайне радуясь, что в том же санатории будет и капитан. В поезде они встретились. И пока сидели в вагоне-ресторане, а мимо окон проносились кипенно-белые цветущие яблоневые сады, из которых красными пятнами резко выступали черепичные крыши домов, она рассказывала про Подмосковье. И так расхваливала родные места, что капитан усмехнулся с легкой иронией и сказал: «Хоть бы глазком взглянуть, что это за рай такой». — «Могу показать», — ответила она, холодея от мысли, что вот сейчас, может быть, решается ее судьба.
С Белорусского вокзала, вместо того чтобы ехать на Курский и пересаживаться в поезд, идущий на юг, они в такси поехали в Архангельское к ее матери.
Удары волн пушечной канонадой прогремели вдоль борта и вернули ее из тех счастливых дней в темную холодную каюту. Но она заставила себя отрешиться от этой каюты, от этих ударов и мысленно снова ушла туда, в теплое лето...
В первый же день их застал в лесу веселый июньский ливень. И они побежали. И хотя она с детства знала все тропинки и дорожки вокруг дворца и в лесных графских угодьях, они все же заблудились. Где-то рядом, за деревьями гудели автобусы, там проходило шоссе, но они никак не могли выбиться на дорогу и бежали под проливным дождем по высокой траве, по каким-то лопухам, напоролись на заросли малинника. Модная длинная юбка мешала ей, цеплялась за кустарники, холодно прилипала к коленям. Они остановились под густой елью, и она призналась, что не знает, куда идти. «Если бы вы были у меня штурманом, в следующий рейс я бы вас не взял», — улыбнулся Чигринов и, сняв с себя форменную куртку, накинул ей на плечи, а сам остался в тонкой белой рубашке. Она испугалась, что он простудится, и просила его тоже прикрыться курткой, ее хватит на двоих. Под курткой он стал целовать ее мокрые щеки, мокрые ресницы...
Вместо одного дня они провели у ее матери пол-отпуска. Она была счастлива, а мать все вздыхала, спрашивающе глядела на дочь, а когда выспросила все о нем, с горьким сожалением сказала: «Что ж, не смогла найти неженатого-то?» — «Не искала», — счастливо ответила она. «Ну, дай-то бог! — вздохнула мать. — Я тебе, конечно, не указ. Только гляди, дочка, как бы его обратно к детям не потянуло — родная кровь. Тогда как?..»
В каюту вошел Славка. Луч фонарика пошарил по переборкам, высветил африканские страшилища, метнулся в сторону и остановился на ее лице.
— Вода больше не прибывает, — ответил Славка на ее спрашивающий взгляд.
Анна Сергеевна сделала вид, что поверила, и сказала:
— И море вроде потише стало.
Славка прислушался, что творилось за бортом, и понял, что она тоже хочет успокоить его. Хотя ветер вроде бы действительно стал слабее.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он.
— Спасибо, ничего. Трясет только. — И, стараясь скрыть тревогу в голосе, спросила: — Почему они не идут? Потеряли нас?
Она сказала то, о чем все время думал и он.
— У них локаторы. Потерять они не могут.
— Да, да, — согласилась она. — Он должен нас найти.
Славке стало неприятно, что она упомянула отца.
В каюте наступило неловкое молчание.
— Есть хотите? — спросил в темноте Славка. Он выключил фонарик, берег батарейки.
Есть она не хотела.
— Вот... я принес, — неуверенно сказал Славка. — Согреетесь. Давайте налью. Я кружку принес. В столовой взял.
— Налей, — согласилась она.