Но внешняя простота Краббе была обманчива, он был не только достойным руководителем Морского министерства, но еще и выдающимся царедворцем. Выслушав информацию Епанчина о заигравшихся в революцию гардемаринах Краббе сразу же сообразил, что чрезмерное раздутие этого дела ни к чему хорошему не приведет. Разумеется, можно снять с должности Епанчина и выгнать из училища гардемаринов-вольнодумцев, но это вызовет большой скандал. Император, безусловно, будет раздражен делами в министерстве, и от этого прогадает в первую очередь сам Краббе. А потому мудрый адмирал, прежде чем выплеснуть гнев наружу, решил провести расследование лично, что было, разумеется, для того времени исключением из правил. История русского флота такого еще не знала, чтобы делами провинившихся гардемаринов лично занимался сам морской министр.
Утром следующего дня арестованных начали по одному возить к управляющему делами Морского министерства. Распорядился об этом сам Краббе, когда узнал о внезапных ночных арестах. Адмирал пользовался особым расположением и доверием императора Александра II и мог позволить себе некоторые вольности по отношению к жандармскому корпусу.
— Ты не бойся, голубчик, — отечески пробасил он, обращаясь к Владимиру, когда того втолкнули в адмиральский кабинет. — Как твоя фамилия, кто отец, мать?
— Кадет Миклуха!
— Уж не уважаемого ли Николая Николаевича братец? — вскинул удивленно брови Краббе.
Много лет назад управляющий Морским министерством несколько лет занимался обследованием Арала и Амударьи и с тех пор всегда особо покровительствовал путешественникам и исследователям, проявляя живой интерес ко всему, что касалось географии и океанографии. Покровительствовал Краббе и Николаю Миклухо-Маклаю, а потому личность младшего брата знаменитого путешественника вызвала в нем живой интерес.
— Так точно, ваше превосходительство. Я — младший! — скромно ответствовал Миклуха.
Из своего угла зло смотрел на происходящее жандармский полковник Левашев, которому министр разрешил присутствовать на допросе, но запретил вступать в разговоры.
— Да, Николай Николаевич — это наша национальная гордость. — дружески кивнул он Миклухе. — Трудный, но славный путь у него!
Левашев раздраженно закашлял, давая понять, что пора приступать к допросу. Краббе недовольно покосился на жандарма.
— Ну-с, — сказал он, тарабаня пальцами по столу, — и о чем же вы там в своей курилке болтали?
Адмирал так умело повел разговор, что Владимиру, по существу, не приходилось ничего говорить. Пока он соображал, что ответить на очередной вопрос адмирала, Краббе уже сам отвечал за него и вел беседу дальше. Жандарм, не переставая, кашлял, но адмирал демонстративно делал вид, что не замечает его.
— А мечтал ли ты, как и старший твой брат, стать путешественником, чтобы в исканиях своих прославлять Родину и обогащать науки? — прозрачно намекал он.
— Конечно, ваше превосходительство, конечно, мечтал! — не понимая, к чему клонит адмирал, но вполне искренне отвечал кадет.
— Похвально, похвально, — закивал седобородый Краббе. — Ну а с товарищами своими обсуждал ли ты смелые прожекты будущих совместных дальних плаваний?
— Конечно, ваше превосходительство! — громко отчеканил Миклуха, начиная уже о чем-то смутно догадываться.
Жандарм Левашев в углу беспокойно ерзал на стуле.
— Все, — сказал Краббе удовлетворенно. — Иди, Владимир, и думай о нашем разговоре. Пусть он послужит тебе уроком на всю жизнь!
После допроса «революционеров» поместили, по приказу Краббе, в одно помещение. Возбужденные происшедшим, друзья обменивались впечатлениями, договаривались, как себя вести на последующих допросах.
— Всем надо молчать о наших разговорах, а донос отрицать как наговор, — горячился, размахивая руками, Николай Суханов. — А кто испугается и признается, тому «темная» и всеобщее презрение!
— Верно! — поддержали его Юнг с Серебренниковым. — Пусть хоть на дыбу вешают, слова не скажем!
Не принимал участия в общем разговоре только Миклуха. О чем-то сосредоточенно думая, он мерил шагами карцер.
— Да ты сядь, Казак, а то аж в глазах рябит от беготни твоей! — шикнул на него здоровенный и упитанный Слон-Добротворский.
— Придумал, я, кажется, придумал! — внезапно закричал Владимир Миклуха. — Отныне мы все китоловы!