Лермонтов Михаил Юрьевич
Штосс
М. Ю. Лермонтов
Штосс
Повесть
У графа В... был музыкальный вечер. Первые артисты столицы платили своим искусством за честь аристократического приема; в числе гостей мелька(ло) несколько литераторов и ученых; две или три модные красавицы; несколько барышень и старушек и один гвардейский офицер. Около десятка доморощенных львов красовалось в дверях второй гостиной и у камина; всё шло своим чередом; было ни скучно, ни весело. В ту самую минуту как новоприезжая певица подходила к роялю и развертывала ноты... одна молодая женщина зевнула, встала и вышла в соседнюю комнату, на это время опустевшую. На ней было черное платье, ка-жется по случаю придворного траура. На плече, пришпиленный к голубому банту, сверкал бриллиантовый вензель; она была среднего роста, стройна, медленна и лени-ва в своих движениях; черные, длинные, чудесные волосы оттеняли ее еще молодое правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли. - Здравствуйте, мсье Лугин, - сказала Минская кому-то; я устала... скажите что-нибудь! - и она опустилась в широкое пате возле камина: тот, к кому она об-ращалась, сел против нее и ничего не отвечал. В комнате их было только двое, и холодное молчание Лугина показывало ясно, что он не принадлежал к числу ее обожателей. - Скучно, - сказала Минская и снова зевнула, - вы видите, я с вами не церемонюсь! - прибавила она. - И у меня сплин! -...отвечал Лугин. - Вам опять хочется в Италию! - сказала она после некоторого молчания. - Не правда ли? Лугин в свою очередь не слыхал вопроса; он продолжал, положив ногу на ногу и уставя глаза безотчетливо на беломраморные плечи своей собеседницы: - Вообразите, какое со мной несчастье: что может быть хуже для человека, который, как я, посвятил себя живописи! - вот уже две недели, как все люди мне кажутся желтыми, - и одни только люди! добро бы все предметы; тогда была бы гармония в общем колорите; я бы думал, что гуляю в галерее испанской школы. Так нет! всё остальное как и прежде; одни лица изменились; мне иногда кажется, что у людей вместо голов лимоны. Минская улыбнулась. - Призовите доктора, - сказала она. - Доктора не помогут - это сплин! - Влюбитесь! - (Во взгляде, который сопровождал это слово, выражалось что-то похожее на следующее: "мне бы хотелось его немножко помучить!") - В кого? - Хоть в меня! - Нет! Вам даже кокетничать со мною было бы скучно - и потом, скажу вам откровенно, ни одна женщина не может меня любить. - А эта, как бишь ее, итальянская графиня, которая последовала за вами из Неаполя в Милан?.. - Вот видите, - отвечал задумчиво Лугин, - я сужу других по себе и в этом отношении, уверен, не ошибаюсь. Мне точно случалось возбуждать в иных женщинах все признаки страсти но так как я очень знаю, что в этом обязан только искусству и привычке кстати трогать неко-торые струны человеческого сердца, то и не радуюсь своему счастию; - я себя спрашивал, могу ли я влюбиться в дурную? - вышло нет; - я дурен, - и, следственно, женщина меня любить не может, это ясно: артистическое чувство развито в женщинах сильнее, чем в нас, они чаще и долее нас покорны первому впечатлению; если я умел подогреть в некоторых то, что называют капризом, то это стоило мне неимоверных трудов и жертв - но так как я знал поддельность чувства, внушенного мною, и благодарил за него только себя, то и сам не мог забыться до полной, безотчетной любви; к моей страсти примешивалось всегда немного злости всё мне грустно - а правда!.. - Какой вздор! - сказала Минская, - но, окинув его быстрым взглядом, она невольно с ним согласилась. Наружность Лугина была в самом деле ничуть не привлекательна. Несмотря на то, что в странном выражении глаз его было много огня и остроумия, вы бы не встретили во всем его существе ни одного из тех условий., которые делают человека приятным (в) обществе; он был неловко и грубо сложен; говорил резко и отрывисто; больные и редкие волосы на висках, неровный цвет лица, признаки постоянного и тайного недуга, делали его на вид старее, чем он был в самом деле; он три года лечился в Италии от ипохондрии, - и хотя не вылечился, но по крайней мере нашел средство развлекаться с пользой; он пристрастился к живописи; природный талант, сжатый обязанностями службы, развился в нем широко и свободно под животворным небом юга, при чудных памятниках древних учителей. Он вернулся истинным художником, хотя одни только друзья имели право наслаждаться его прекрасным талантом. В его картинах дышало всегда какое-то неясное, но тяжелое чувство: на них была печать той горькой поэзии, которую наш бедный век выжимал иногда из сердца ее первых проповедников. Лугин уже два месяца как вернулся в Петербург. Он имел независимое состояние, мало родных и несколько старинных знакомств в высшем кругу столицы, где и хотел провести зиму. Он бывал часто у Минской: ее красота, редкий ум, оригинальный взгляд на вещи должны были произвести впечатление на человека с умом и воображением. Но любви между ними не было и в помине. Разговор их на время прекратился, и они оба, казалось, заслушались музыки. Заезжая певица пела балладу Шуберта на стихи Гёте: "Лесной царь". Когда она кончила, Лугин встал. - Куда вы? - спросила Минская. - Прощайте. - Еще рано. Он опять сел. - Знаете ли, - сказал он с какою-то важностию, - что я начинаю сходить с ума? - Право? - Кроме шуток. Вам это можно сказать, вы надо мною не будете смеяться. Вот уже несколько дней, как я слышу голос. Кто-то мне твердит на ухо с утра до вечера - и как вы думаете что? - адрес: - вот и теперь слышу: в Столярном переулке, у Кокушкина моста, дом титулярного сове(тника) Штосса, квартира номер 27. - И так шибко, шибко, - точно торопится... несносно!.. Он побледнел. Но Минская этого не заметила. - Вы, однако, не видите того, кто говорит? - спросила она рассеянно. - Нет. Но голос звонкий, резкий, дишкант - Когда же это началось? - Признаться ли? я не могу сказать наверное... не знаю... ведь это, право, презабавно! - сказал он, принужденно улыбаясь. - У вас кровь приливает к голове, и в ушах звенит. - Нет, нет. Научите, как мне избавиться? - Самое лучшее средство, - сказала Минская, подумав с минуту, - идти к Кокушкину мосту, отыскать этот номер, и так как, верно, в нем живет какой-нибудь сапожник или часовой мастер, - то для приличия закажите ему работу, и, возвратясь домой, ложитесь спать, потому что... вы в самом деле нездоровы!.. - прибавила она, взглянув на его встревоженное лицо с участием. - Вы правы, - отвечал угрюмо Лугин, - я непременно пойду. Он встал, взял шляпу и вышел. Она посмотрела ему вослед с удивлением Сырое ноябрьское утро лежало над Петербургом. Мокрый снег падал хлопьями, дома казались грязны и темны, лица прохожих были зелены; извозчики на биржах дремали под рыжими полостями своих саней; мокрая длинная шерсть их бедных кляч завивалась барашком; туман придавал отдаленным предметам какой-то сероли-ловый цвет. По тротуарам лишь изредка хлопали калоши чиновника, - да иногда раздавался шум и хохот в подземной полпивной лавочке, когда оттуда выталкивали пьяного молодца в зеленой фризовой шинели и клеенчатой фуражке. Разумеется, эти картины встретили бы вы только в глухих частях города, как например... у Кокушкина моста. Через этот мост шел человек среднего роста, ни худой, ни толстый, не стройный, но с широкими плечами, в пальто, и вообще одетый со вкусом; жалко было видеть его лакированные сапоги, вымоченные снегом и грязью; но он, казалось, об этом нимало не заботился; засунув руки в карманы, повеся голову, nm шел неровными шагами, как будто боялся достигнуть цель своего путешествия или не имел ее вовсе. На мосту он остановился, поднял голову и осмотрелся. То был Лугин. Следы душевной усталости виднелись на его измятом лице, в глазах горело тайное беспокойство - Где Столярный переулок? - спросил он нерешительным голосом у порожнего извозчика, который в эту минуту проезжал мимо его шагом, закрывшись по шею мохнатою полостию и насвистывая камаринскую. Извозчик посмотрел на него, хлыстнул лошадь кончи-ком кнута и проехал мимо. Ему это показалось странно. Уж полно, есть ли Столярный переулок? Он сошел с моста и обратился с тем же вопросом к мальчику, который бежал с полуштофом через улицу. - Столярный? - сказал мальчик, - а вот идите прямо по Малой Мещанской, и тотчас направо, - первый переулок и будет Столярный. Лугин успокоился. Дойдя до угла, он повернул направо и увидал небольшой грязный переулок, в котором с каждой стороны было не больше 10 высоких домов. Он постучал в дверь первой мелочной лавочки и, вызвав лавочника, спросил: "Где дом Штосса?" - Штосса? Не знаю, барин, здесь этаких нет; а вот здесь рядом есть дом купца Блинникова, - а подальше... - Да мне надо Штосса... - Ну не знаю, - Штосса! - сказал лавочник, почесав затылок, - и потом прибавил: - нет, не слыхать-с! Лугин пошел сам смотреть надписи; что-то ему говорило, что он с первого взгляда узнает дом, хотя никогда его не видал. Так он добрался почти до конца переулка, и ни одна надпись ничем не поразила его воображения, как вдруг он кинул случайно глаза на противоположную сторону улицы и увидал над одними воротами жестяную доску вовсе без надписи. Он подбежал к этим воротам - и сколько ни рассматривал, не заметил ничего похожего даже на следы стертой временем надписи; доска была совершенно новая. Под воротами дворник в долгополом полинявшем кафтане, с седой давно небритой бородою, без шапки и подпоясанный грязным фартуком, разметал снег. - Эй! дворник, - закричал Лугин. Дворник что-то проворчал сквозь зубы. - Чей это дом? - Продан! - отвечал грубо дворник. - Да чей он был. - Чей? - Кифейкина, купца. - Не может быть, верно Штосса! - вскрикнул невольно Лугин. - Нет, был Кифейкина - а теперь так Штосса! - отвечал дворник, не подымая головы. У Пугина руки опустились. Сердце его забилось, как будто предчувствуя несчастие. Должен ли он был продолжать свои исследования? Не лучше ли вовремя остановиться? Кому не случалось находиться в таком положении, тот с трудом поймет его: любопытство, говорят, сгубило род человеческий, оно и поныне наша главная, первая страсть, так что даже все остальные страсти могут им объясниться. Но бывают случаи, когда таинственность предмета дает любопытству необычайную власть: покорные ему, подобно камню, сбро-шенному с горы сильною рукою, мы не можем остановиться - хотя видим нас ожидающую бездну. Лугин долго стоял перед воротами. Наконец обратился к дворнику с вопросом. - Новый хозяин здесь живет? - Нет. - А где же? - А черт его знает. - Ты уж давно здесь дворником