Обермайер положил стопку бумаг рядом с аппаратом:
— Так ведь в этих условиях мы погубим половину роты! — Обер-лейтенант Обермайер был в шоке.
— Если не две трети роты! Но на фронте есть батальоны численностью в два-три десятка человек плюс молоденький лейтенант, который ими командует. Как мне кажется, вы до сих пор не улавливаете сути.
— Иными словами, смертный приговор, но в смягченной форме. — Обермайер попытался произнести эту фразу с иронией, но у него не вышло. Вместо иронии звучали страх и обреченность.
— Боже мой — смертный приговор! Да вы неисправимый романтик. Знаете, отбросьте эти высокие словеса! Вы получили четкий и ясный приказ, и все. Думаете, Вернеру легче придется? Ему предстоит из спиленных деревьев сооружать снегозащиту вдоль дороги на Оршу, чтобы она оставалась проезжей. Так вот, днем они навалят деревьев, а за ночь партизаны все разберут. А прошлой ночью их роту обстреляли. Результат: 14 человек убиты, а 34 — ранены. Целый партизанский отряд, надо сказать, блестяще организованный и управляемый, устроил настоящее сражение, используя станковые пулеметы и минометы. Желаете еще что-нибудь услышать от меня, Обермайер?
— Никак нет, герр гауптман.
Обермайер положил трубку, а потом долго сидел, безучастно уставившись на расставленные по жестяным ящикам оплывшие свечи.
Снаружи разорялся Крюль. Он застал Шванеке, Видека и Дойчмана, когда они на костре пытались сварить бульон из кубиков.
— Они из посылки, присланной мне невестой, вы разве не знаете? — оправдывался Шванеке.
То, что никакой посылки ни от какой невесты он не получал, было ясно как божий день. Бульонные кубики он стащил еще в Орше во время двухчасовой остановки на посту Красного Креста.
— Банда! — вопил взбешенный Крюль. — Каким избавлением было бы для меня, если бы вы геройски пали в бою!
Обермайер, выйдя из хаты, знаком подозвал к себе обер-фельдфебеля.
— Сегодня 25 человек направить в Бабиничи за инструментом. На трех санях. С завтрашнего дня приступаем к рытью окопов.
— К рытью окопов?
На жирной физиономии Крюля отразилось изумление. Еще раз окинув взором заснеженные поля, он скривился.
— Где? Здесь?
— Где же еще?
— Э-ге-ге!
Обермайер с отвращением посмотрел на Крюля:
— Оставьте при себе ваши дурацкие комментарии, обер-фельдфебель! Насколько мне известно, вы палец о палец не ударили за все это время. Вон какую физиономию наели! От нее не убудет.
Ночью в Бабиничи отправилась группа из 25 человек. Возглавляли ее унтер-офицеры Кентроп и Бортке. Надо было доставить шанцевый инструмент, перевезенный туда транспортниками из Орши. На первых санях за пулеметом «МГ-42» сидел Шванеке и, прищурившись, осматривал заросшие кустарником придорожные поля. Под одним из кустов затаился старший лейтенант Сергей Деньков. Его не заметил даже зоркий взгляд Шванеке. Рядом с Деньковым притаился и Тартюхин с раненой рукой на перевязи.
До Бабиничей санный караван добрался без происшествий. Расположение 1-й роты очень напоминало поселок лесорубов. Повсюду лежали свежеспиленные ели с густыми кронами, которые мотосанями предстояло растащить и уложить вдоль дороги. Потом группы по 5–8 человек поднимали их и втыкали в отрытые в мерзлой земле глубокие лунки. Елочка к елочке, а в промежутках — сложенные в штабели стволы деревьев. Снегозащитная полоса. Чтобы потом не приходилось чуть ли не ежедневно расчищать дорогу от снега.
Командир 1-й роты обер-лейтенант Вернер с недовольным видом сидел в натопленной хате и строчил похоронки родным некоторых из погибших. Он полагал, что таким образом хотя бы формально отдаст долг вежливости. Среди погибших были бывший майор, два известных юриста и один писатель, книги которого числились в проскрипционных списках Геббельса. Только когда Вернер вывел на бумаге фразу «Пал за Великую Германию!», тут даже ему стала ясна вся абсурдность ее. Вместо этого он решил написать: «До последней минуты выполнял свой долг», присовокупив после: «Гибель стала избавлением и вечным утешением для него». Вот это было уже вполне к месту. Утешением. Для них война закончилась, подумал Вернер.