— В котором смысле?
— В самом прямом. Забирай свое каторжное войско да отправляйся в Ревель — будешь учиться морской десант отражать. В Ревель, я сказал! Чтобы через неделю в Петербурге ни одной сволочи не было! Указ напишу, да… И на эскадру напишу, пусть помогут немного.
— Государь, но Ревельский порт еще во льду.
— Как так? Кто позволил? — Смотрит, как на последнего дурачка. Ладно, для пользы дела можно и подыграть самую малость: — Лед сколоть, и в Сибирь! Во избежание его возвращения установить батареи на… ну, там сам разберешься. Всякое иностранное судно, военное или купеческое, подлежит немедленному аресту как возможный пособник неприятеля.
— Льда?
— Кого же еще? При сопротивлении — уничтожить!
Убежал окрыленный. Мне бы в его возрасте кто сказал — топи всех, а Господь разберется… Эх, чувствую, не избежать потом дипломатических скандалов, если намнет копчик какому-нибудь нейтралу. А плевать на англичан, и свалю, не все же им с больной головы на здоровую перекладывать.
— Павел?
— Да, дорогая?
— Ты ведь это не всерьез?
— Насчет чего, льда или Сашки?
— Того и другого.
За стол уже не хочу, потянет в сон, а спать пока некогда. Неторопливо прохаживаюсь по столовой, заложив руки за спину, и стараюсь не оскользнуться на натертом до сияния паркете. Объяснить ей?
— Знаешь… просто боюсь.
— Чего?
— Английских ушей в окружении Александра. Нет, конечно же, там шпионы толпами не ходят, самое обидное — не предадут и не продадут, просто ляпнут ненужное в неподходящем обществе. Англоманы, франкофилы, германолюбцы… бывают такие? Уроды, одним словом: ради желания понравиться иноземной сволочи наизнанку вывернутся. Ага, загадочная русская душа… бля…
— Не понимаю.
— И не нужно. Пусть считается моей придурью.
— Но это не так!
В уме не откажешь. Или в обычном женском тщеславии — кому охота быть замужем за идиотом? Хотя они в большинстве случаев именно таковыми мужчин и считают, но в глубине-то души надеются на обратное!
— Конечно, не так. Но об этом — молчок.
Утро закончилось, и новый день принес сотни новых забот — казалось, здесь даже птички не гадят без высочайшего на то соизволения. Чего проще — накормить солдат, со вчерашнего вечера перебивающихся сухарями с ежечасно подносимой чаркой? Нет, нужно лично бить морды, снисходя с заоблачных высот до мерзостей обыденной жизни. Мордобитие в коей-то мере подействовало, и плац затянуло дымком от костров. Форменное безобразие и нарушение всего что можно, но кухня не справляется, и над огнем в больших котлах готовили баланду для арестантов — морить их голодом не входило в мои планы.
А какие они вообще, эти планы? Знать бы еще самому… За что ни ухватись — под пальцами расползается, подобно гнилому сукну. Оставила мамаша наследство: воры, бездельники, лихоимцы, казнокрады, пьяницы. Одним словом — безродные космополиты, прости, Господи. И какая сука рассказывала когда-то о беззаботной жизни царя-самодержца, сидящего на троне с единственной целью — угнетать да закабалять? Еще неизвестно, где легче, в поле с сохой или во дворце. И где безопаснее.
— Ваше Императорское Величество! — Ну вот, опять кому-то понадобился. — Ваши пистолеты, государь!
Документ 5
«Августҍйшій Императоръ! Государь Всемилостивҍйшій!
Воспяти солнце во днехъ Езекіи и приложи житія Цареви. Ты, благодҍтельное свҍтило Россіи, озаряя нынҍ насъ животворнымъ воззрҍніемъ Твоимъ, и чрезъ то въ Тебҍ самомъ возвращая удаляющееся отъ насъ солнце, прилагаеши намъ житія. Обновляется жизнь наша, и новая къ просвҍщенію въ сердцахъ нашихъ воспламеняется ревность. Отселҍ паче и паче процвҍтетъ сей малый ученія вертоградъ, разботҍютъ красная его и потекутъ ароматы его.
Такъ вы, юные крины сего счастливаго вертограда, младые питомцы наукъ! взывайте: стани солнце наше, теки по пути мудраго Твоего Царствованія, да будетъ исходъ славы Твоея отъ края небесе; да царствуеть съ Тобою въ непрерывномъ здравіи и благоденствіи дражайшая и вселюбезнҍйшая Супруга Твоя, со всҍмъ Августҍйшимъ домомъ».
(Резолюция рукой императора — «Денег дармоедам не давать. Павел».)
ГЛАВА 4
Неужели принесли пистолеты? Вот, ей-богу, безоружным как без штанов себя чувствовал. Шпага не дает той уверенности, да и фехтовальщик из меня, честно признаться, никудышный. Против офицера с такой же зубочисткой еще потяну, но обученный солдат в штыковом бою шансов не оставит, тут к бабке не ходи.
— Вот! — Акимов протягивает оружие рукоятями вперед. — Насилу достал.
— Что же так? — Только сейчас обращаю внимание на слегка потрепанный вид прапорщика — шапка потеряна, неизвестно где добытый медальон висит криво, мундир порван в нескольких местах, рожа расцарапана. — Не кошки ли тебя драли?
— Никак нет, Ваше Императорское Величество! Пострадал при спасении аглицкого посланника от неизвестных злоумышленников, в знак благодарности вручившего сии пистоли за мгновение до смерти!
— Не ори так, братец, совсем оглушил. И объясни — как же ты англичанина спасал, коли тот помер? Он, кстати, точно помер?
— Не извольте сомневаться, государь, мертвее не бывает. Его собственный секретарь и зарезал, сразу после того, как покончил с собою, не выдержав угрызений нечистой совести.
— Чего?!
— Виноват, Ваше Императорское Величество, конечно же, перед тем.
Смотрит честными глазами. Ну чисто агнец, только что заваливший и живьем съевший матерого волчару. Casus belli ходячий… Хотя что, собственно, изменилось? У короля много — так, кажется, говорят? И не думаю, что при наличии живого посла англичане отказались бы от намерений проучить северных варваров.
— Вас кто видел?
Взгляд прапорщика из уставного мигом стал осмысленным. Но что-то мнется, не решаясь говорить.
— Ну же?
— Разве мы бы посмели без приказа, Ваше Императорское Величество? Добром же хотели, деньги даже приготовили… А они на стук в дверь сразу стрелять начали — троих насмерть да двое ранены. Ну вот и разозлились ребята…
— А ты?
— И я разозлился. Виноват, государь!
— О вине после.
Оживился, неправильно поняв знакомое слово. Оно и верно, без стакана не разобраться в случившемся. Но попробуем. Итак, что мы имеем? А имеем неизбежную войну с Англией, страшно недовольной моим замирением с Бонапартием. Зачем я это сделал? Интересный вопрос, ответа на который память не дает — не иначе, встал в те поры с левой ноги или просто захотелось досадить памяти покойной мамаши. Очень уж она негодовала, когда французы последовали ее примеру и укокошили законного монарха, укоротив его на голову. Огорчилась намеком?
— Далее сказывай.
Акимов, обманутый в ожиданиях, тяжело вздохнул и взмахнул рукой. По его знаку четверо рослых солдат с натугой поднесли ближе здоровенный ларец, почти что сундук, с висящими печатями.
— Вот прихватили…
— Что это?
— Не могу знать! Только…
— Ну?
— Кабы каверзы какой не было. А ну как порох внутри?
— А фитиль где и кто поджигать будет?
— А я бы пару пистолетов закрепил, и всех делов! — Потом спохватился: — Виноват, Ваше Императорское Величество!
Не верю. Ни этой плутовской морде не верю, ни в то, что англичанин решил обезопасить содержимое таким хитроумным способом.
— Тащите в мои покои да найдите кого-нибудь, кто открыть сможет.
Специалиста пришлось ждать долго, часа четыре. За это время успел изучить ларец снаружи до мельчайших подробностей, еще раз плотно позавтракать, подписать два десятка указов, касающихся конфискации имущества заговорщиков, отменить полсотни старых распоряжений и даже переодеться, сменив дурацкий немецкий мундир на нормальное одеяние. И почему раньше так не ходил? Молодой был, наверное, и глупый. А сейчас? Сейчас же из зеркала смотрел бравый казак неопределенного, но более чем среднего возраста, курносый, с лысиной ото лба и до макушки, да еще и небритый. Какая-то паскудная чахлая растительность топорщилась на подбородке редкими клочками, а будущие усы представляли собой более печальное зрелище. Срамота!